Кстати, деда-императора и бабушки-императрицы на бале не было. Они, конечно, присутствовали на таинстве крещения, а вот прийти на бал отказались, пусть, мол, молодежь веселится и празднует. Правда, собственно молодых, то есть неженатых и незамужних, было не так уж и много – несколько девиц на выданье в сопровождении родителей да примерно столько же лихо гарцующих кавалеров из родовитых семейств, в основном же приглашены были пары, имеющие маленьких детей, – этакая прихоть Марии Александровны, которой вдруг захотелось побыть в обществе, в котором все могут sich gesucht und gefunden haben[9].

Очевидно, затея удалась, потому что едва наследная пара остановилась, оттанцевав круг вальса, как Марию Александровну окружили и увлекли от мужа молодые мамаши – у них было что обсудить и чем поделиться. К Александру, в свою очередь, подошли отцы – не все они были молоды по возрасту, некоторые много старше своих жен и гораздо старше цесаревича, но все – новоявленные папаши. Александр, кивая в ответ на верноподданнические поздравления, поверх голов осматривал зал, явно кого-то выискивая и, судя по озабоченно прихмуренным бровям, не находя.

Вдруг он замер, наткнувшись взглядом на новое лицо: в сопровождении бывшего директора Азиатского департамента, а теперь товарища министра иностранных дел Льва Григорьевича Сенявина (недавно крестившего первого внука) к нему подходила элегантно одетая, с безупречной фигурой молодая женщина. Не юная и не такая уж красавица, но было в ней что-то необычное, что-то притягательное и в то же время отталкивающее, от чего внутри, может быть, в самом сердце цесаревича пробежала дрожь сладостного предчувствия. В то же время лицо и волосы незнакомки напомнили нечто давнее, казалось бы, хорошо забытое. Особенно волосы – блестящие, черные… Будучи сам светлым шатеном, цесаревич питал слабость к темноволосым женщинам, и эта слабость, умноженная на природную влюбчивость Александра, бывало, ставила его в весьма пикантные обстоятельства.

Когда он, едва выйдя из подростковых лет, увлекся польской простолюдинкой, волею судьбы ставшей фрейлиной, Ольгой Калиновской, отец, не на шутку обеспокоенный открывающейся перспективой повторения (после Константина Павловича) неравного брака, угрожающего престолонаследию, отправил юного романтика в заграничную поездку. Он надеялся, что впечатления от заграницы сотрут в душе сына воспоминания о страстной польке. Его надеждам суждено было сбыться лишь наполовину. Встретив в Дармштадте шестнадцатилетнюю принцессу Гессенскую Максимилиану-Вильгельмину-Марию, обладательницу прелестного личика, тонкой фигурки и, конечно же, роскошных темно-каштановых волос, цесаревич немедленно забыл Калиновскую и влюбился в это эфемерное создание. Причем влюбился настолько, что тут же отписал родителям о своем бесповоротном решении жениться. Impavide progrediamur[10], как сказал бы его наставник во внешней политике граф Бруннов, нижайший почитатель канцлера Нессельроде и, по слухам, гений смерти поэта Пушкина, стихи которого Александр почитывал не без удовольствия. И цесаревич не принял никаких возражений из Петербурга. Только получив вынужденное согласие императора, он продолжил свое путешествие, направившись в Англию, где год назад взошла на престол его кузина Виктория.

И там… Цесаревичу – двадцать, королеве – девятнадцать, оба стройные, красивые, у Александра – пшеничные усики (королева любила этот признак мужественности), у Виктории – черные волосы (цесаревич, как уже сказано, находил в них особую женственность). И погоды стояли замечательные. В общем, Александр Николаевич снова влюбился, и королева, к ужасу придворных, явно отвечала ему взаимностью. Они вместе проводили все дни: завтракали, обедали, ужинали, совершали конные прогулки, беседовали в библиотеке, играли в крокет… Однажды даже поцеловались, спрятавшись в кустах акации, и обоим это ужасно понравилось. Они поцеловались еще раз; Александр увидел, как у Виктории закатились глаза, она задрожала всем телом и, кажется, даже легонько застонала и вдруг укусила его за нижнюю губу. Он понял, что она готова на все (Калиновская многому его научила), но место было уж больно неподходящее, к тому же вдруг послышались приближающиеся тревожные голоса придворных – они искали в саду свою королеву. Эти голоса отрезвили обоих. Виктория быстро оправила платье (нескромная рука цесаревича успела забраться под него довольно далеко), Александр слизнул с губы капельку крови, и, мило беседуя, они вышли из кустов.