– А ты кто такой? Я тебя тут раньше не видел. Какого цвета карта.

– Карта? – не понял Сергей.

– Карта, карта, или ты русских слов не понимаешь?

Повар заржал так, что под едва сходившимся на пузе халатом волной заходили складки жира. За ним засмеялись все, кто стоял рядом. Сергей поёжился оттого, что столько людей внезапно обратили на него внимание. Он не знал, что за карта и поэтому не знал, что ответить, а только пожал плечами.

– Нет карты, отходи от парты, – и повар снова заржал.

Сзади, на Сергея уже напирала толпа желающих поесть, пришлось отойти. И все тут же забыли о его существовании. Всех заботило только то, чтобы повар кинул им в чашку пайку еды. Он постоял немного, глядя на дымящееся варево, сглотнул слюну и пошёл между столами, в надежде найти хоть что-то что можно съесть. Ему было мерзко подбирать объедки, но он понял, что его кормить тут не будут, а выживать как-то надо. Объедки тут тоже было трудно найти. Люди, приходящие сюда, дочиста вылизывали тарелки, и съедали до последней серой крошки хлеб. Прошло несколько сотен людей, но в оставленных тарелках он смог найти так мало еды, что остался полуголодным. Когда стали закрывать двери, а по столам зашныряли уборщики, собирая посуду и протирая пятна от пролившегося варева, он вышел и, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся. Тот же повар с раздачи смотрел ему вслед с недовольством. Так продолжалось несколько дней. Не каждый раз перепадало хоть что-то в оставленной после еды посуды, иногда он уходил совершенно голодный, но больше ни разу не подходил к раздаче и не выпрашивал еду у повара.

Наверное, неделю так продолжалось, и вот когда в очередной раз он выходил из закрывающейся столовой, его окликнул тот самый жирный повар.

– Эй, малой, подь сюды.

Сергей от неожиданности сжался, готовясь к прыжку, если вдруг повар занесёт свой черпак. Он почему-то подумал, что его просто хотят выгнать.

– Да не боись, подь сюды, бить не буду.

– А я и не боюсь.

– От ты какой, бесстрашный что ли?

– А коли и так, то что? – огрызнулся мальчик.

– Голодный, но гордый. Жрать то хошь?

– Сам же сказал, – нет карты отойди от парты.

Повар сделал вид, что не заметил иронии и спросил.

– А что карту то не дали? Забыли, что ли?

– Угу, – пробурчал мальчик.

– А родители твои где, чего они не подсуетятся?

– Нету.

– Нету говоришь, – повар почесал через прореху халата выглядывающее пузо, – а из какого Блока ты, из Б или В?

– Из В, – наугад соврал Сергей.

– Из В говоришь, – задумчиво протянул повар, – ну да, слышал я, что там бардак похлеще нашего, а чё к нам прибился?

– Тут вкуснее кормят, – соврал Сергей. Он понятия не имел, где Блок В и как там кормят.

Но повару это понравилось, его губы на секунду дёрнулись в едва заметной улыбке, затем он снова посуровел:

– Посуду мыть будешь? Работа не лёгкая, но сыт будешь.

– Буду, когда приступать? – он схватил со стола ворох посуды.

– Это не надо, на это уборщики есть, не надо у них их пайку отнимать. Вон там, – он махнул головой в сторону двери, куда несли всю посуду, – твоё рабочее место теперь, а пока на.

Он взял чистую тарелку, плеснул в неё каши и протянул Сергею. Мальчик осторожно взял её, всё ещё ожидая подвоха, и, отойдя в сторону, принялся жадно есть. Подвоха пока не было.

– Меня Михалычем кличут если что.

– Сер…, – мальчик на секунду задумался, сделав вид, что пережёвывает пищу, и добавил, – Серый.

– Ну, Серый, так Серый.

Вот так и родилось его прозвище. А имя он старался больше не упоминать, пытаясь оттянуть момент новой встречи с полковником и Кромсало.

Время, что он работал на кухне, было золотым и беспечным. Он был всегда сытым, немного уставшим, но сытым, а это в условиях подземного бункера много значило. Понемногу он начал привязываться к Михалычу. Тот был человеком суровым, при чужих людях, но при своих добрым. Бывало присядет рядом с Серым, положит свою тяжеленную ручищу ему на плечо и давай про свою жизнь рассказывать, да рассказывал это с таким азартом, как будто проживал её снова и снова. Сергей согнётся в три погибели, но виду, что ему трудно не подаёт. А Михалыч так разойдётся, вспоминая, то как он в техникуме, с корешами в кабаке перетанцевал профессионального танцора, то как устроившись на камбуз рыболовного тральщика икру вёдрами домой таскал и на рынке за пол цены в пять минут продавал, а на вырученные деньги, Верку, любовь его студенческую, по ресторанам, да клубам разным выгуливал, а она зараза такая, его на Турка, то есть Вадика из соседнего подъезда променяла. А Турком его прозвали из-за курчавых чёрных волос. Серый как-то спросил, а почему турок, ну волосы чёрные, ну курчавые, а турок то причём. Михалыч тогда почесал пузо и с важным видом произнёс, что это он придумал Вадику такое прозвище, ещё в школе. В учебнике по истории, когда проходили османскую империю, на картинке янычар, то есть воин их, был. Так Вадик ему усы пририсовал и причёску кудрявую, чёрной пастой. Ну вот с тех пор за Вадиком и закрепилось прозвище Турок. А в последний раз Михалыч травил байку про то как он с Валериком, корефаном своим закадычным к девчонкам в общагу, по водосточной трубе, на пятый этаж залазил. Серый выслушал его до конца и, оглядев Михалыча с ног до головы, с серьёзным лицом, спросил: