У Альмодовара была смуглая кожа, тёмные, уже кое-где с сединой волосы и бородка на крепком подбородке. Во всём внешнем виде Альфонса так и читалась железная непоколебимость. И в том, что Смотритель был сложным человеком, Джеймс ни на минуту не сомневался.

Смит покрепче прижал к груди младенца, закутанного в многочисленные выцветшие тряпки, и нахмурился.

– Мы берём тебя только потому, что нам нужен врач, – медленно произнёс Альфонс, прикрывая глаза. – Никаких привилегий от нас не жди. Будешь работать с Джонасом в паре. И если за тобой обнаружат хоть один проступок, вылетишь отсюда быстрее, чем твой ребёнок выговорит первое слово.

Джеймсу захотелось съязвить, услышав подобную колкость о дочери, но колоссальным усилием он сдержал себя – не время сейчас поддаваться на такие дешёвые провокации. В конце концов, Альмодовар только и мечтает придраться к нему.

Джеймс медленно кивнул в знак согласия. Он покинул кабинет Смотрителя спустя две минуты, вышел в освещённый ярким дневным светом коридор Убежища 101, тихо выдохнул и подумал, что самые трудные времена в его жизни только начались.

Он вспоминал о Кэтрин каждый день.

Каждый раз, когда смотрел на их дочь, он вспоминал Кэтрин в последние часы её жизни. Джеймс смотрел на себя в тусклое зеркало в маленькой ванной. Кайли осталась играть в манеже, и он дал себе одну минутку на передышку, на рассеивание жуткого комка мыслей в его голове. На воспоминания о Кэтрин.

Он смотрел на себя – хмурого и задумчивого, с первой сединой в тёмных волосах, с многочисленными морщинами, оставленными думами и скорбями на его лице. Такого, каким он стал за год со дня её смерти. Джеймс подумал о времени, прожитом в Убежище.

Это был тяжёлый год. Альфонс постоянно придирался к нему. Сначала он цеплялся за любую деталь, например, напоминал о надобности каждые три дня менять медицинский халат или делал выговор за трату слишком продолжительного времени на перерыв. Позже, когда Смотрителю это наскучило, он стал отчитывать Джеймса за слишком долгую возню с ребёнком, якобы отвлекающую его от работы. Конечно, всё это было безосновательным, Смотритель сам это понимал, ему явно доставляло удовольствие демонстрировать людям (Джеймсу в особенности) свою безграничную власть в Убежище.

Джеймс прикрыл глаза. За этот год он хорошо узнал почти всех жителей Убежища. Среди них были и хорошие люди, и не очень. Например, коллега Джеймса был не только замечательным врачом, но и потрясающим человеком.

Джонас, молодой темнокожий парень, был весёлым и общительным. Он никогда не терял присутствия духа и умел поднять настроение. К тому же, он обожал науку и всегда погружался в работу с головой, а Джеймс это ценил. Джонас был хорошим другом, он прекрасно понимал Джеймса, а Джеймс в свою очередь как никому доверял этому парню. Кайли Джонас тоже нравился – по крайней мере, она всегда с удовольствием делилась с ним своими игрушками.

Джеймс слабо улыбнулся, подумав о годовалой дочке. Ему повезло. Кайли росла тихим, спокойным ребёнком. Спокойным, но любознательным. Она часто делала попытки выбраться из манежа или даже из комнаты и посмотреть, что творится вокруг.

Общество ей было не особо нужно, ей достаточно было внимания отца. Когда Джеймс был занят, девочка почти всё время увлечённо играла в свои игрушки.

Детей в Убежище было не очень много, однако среди них Кайли всё-таки нашла себе настоящую подругу – Амату. По большей части Кайли играла только с ней, редко общаясь с другими детьми. Амата была милой, но чрезвычайно активной девочкой. Самым ироничным по мнению Джеймса было то, что она была дочерью Альфонса и Деллы Альмодовар.