– Сегодня видел твоего сослуживца, того, что живет под Ивановкой. Узнав, что ты приедешь сюда в составе временного отделения суда, передал тебе привет.

– Спасибо, загляну к Пахомову при случае.

– А как там твой дядя, Володя?

– С ним все в порядке, пребывает в добром здравии.

– Вернешься в Петродар, кланяйся Николаю Степанычу.

– Непременно, Филипп Елизарыч, будьте покойны.

Похлопав корнета по плечу, Аблов окинул всех равнодушным взглядом и сухо обронил:

– Пожалуйте к месту злодеяния, господа. Оно недалече, в каких-нибудь двухстах саженях отсюда.

С конца обоза послышался шум бегущих шагов. Немного прихрамывая, к месту сбора стремительно неслась поджарая фигура. Спустя секунду, зацепившись ногой за торчащий из земли сук, она со всего маху зарылась в высокую траву.

– Бог мой! – поморщился Аблов. – Что ж так лететь-то?.. Кто это, вообще?

Упавший мгновенно принял вертикальное положение и с горящими глазами добежал-таки до цели.

– Я это, Филипп Елизарыч! Не узнали?.. Рад вас видеть!

– А-а, господин Зацепин, – покачал головой Аблов, пожимая протянутую руку. – Куда ж вы неслись во все лопатки, точно угорелый?

– Дык, ищи вас потом, свищи!

– Заблудиться боялись?.. Ну, это вы зря. Роща у нас не ахти какая густая, не то что, скажем, бор у Петродара… Тоже приехали с убийством разбираться?

– А то! Без меня тут ничего путного не выйдет!

– Бахвалилась кобыла, что воз с горшками побила! – фыркнул Иванов, косо взглянув на Зацепина. – Лучше на мундир взгляните, весь загваздан!

Отмахнувшись от старшего заседателя, как от надоедливой мухи, Зацепин стряхнул с кителя пыль и травинки, поправил фуражку и направился вместе со всеми вглубь рощи.

Солнце позднего августа пробивалось сквозь листву лучистыми потоками, золотя стволы и кустарник. Приятно пахло травами. Вверху щебетали птицы, носились прозрачные стрекозы, жужжали пчелы. Через какое-то время показалась небольшая поляна, или, скорее, прогалина, заполненная дюжиной крестьян. Чуть поодаль жались к стволу раскидистой березы две молоденькие девицы. Понятые тут же расступились, давая дорогу приезжим из уездного центра.

Бывший драгун наполеоновской армии, облаченный в темный сюртук, голубую жилетку и серые панталоны, лежал в тени березы с раздвоенным стволом. Бледное узкое лицо со щегольскими усами было обращено к безоблачному небу, руки раскинуты в стороны. Сюртук на груди и жилетка были сплошь перепачканы кровью. Рядом валялись лукошко с рассыпавшимися грибами, шляпа и палка, которой француз разгребал листья.

Пока Хитрово-Квашнин и члены временного отделения суда бегло знакомились с местом преступления, штаб-лекарь поправил очки на носу и, опустившись на колени, стал деловито осматривать мертвое тело, заодно говоря:

– Убитый лежит на прогалине, с восточной стороны которой просматриваются поля и сады Нижней Абловки и часть усадьбы поручика Чернова. Лежит навзничь на земле указанного помещика в двух шагах от вельяминовской межи и в трех шагах от абловской… На груди и верхней части живота двенадцать ножевых ран. Записал?

– Записал, – отвечал секретарь земского суда Соболевский, контролируя подканцеляриста, размашисто водившего пером по листу.

– Колотые раны нанесли вред внутренним органам, став причиной сильного кровотечения. Три удара пришлись в область сердца. Видите? – обращался врач к понятым, крепостным мужикам в посконных рубахах, широких портах и лаптях.

– Видим, батюшка, как не видеть? – говорили бородачи, степенно кивая головами. На самом деле они почти не глядели на убитого. Бог с ним! Весь в крови, сердешный, так и тянет отвернуться! Вот невзгода! Дома дел невпроворот: кому стога метать, кому овин крыть, кому на мельницу ехать. Скорей бы отпустили!