Посмотрела на круассан, на вафельное полотенце, которым держала раскалённую тарелку, да как швырнёт с размаху в потолок – круассан прилип к решётке вентиляции, тарелка вдребезги, сыплются осколки со звоном… импотент престарелый глаза вылупил, не знает, что и сказать, а сказать надо, девушка улыбнулась со всей злобой и, на ходу сбивая стулья, перечницы, салфетки, которые полночи поправляла, швырнула деньги на стойку, за моральный ущерб, так сказать, и направилась прямо как есть, в фирменном комбинезоне и фартуке, к выходу, напоследок сорвав ненавистные колокольчики… и плевать ей на того психа, что поджидает её, она не боится, напротив, хорошо бы встретить его да высказать как есть, надо же, себя не ненавидит! Всей душой! Ненавидеть себя – это самое ценное, что есть в её жизни, и это она не собирается отдавать без боя!
Не поджидает.
А что делать-то? Ну правда. В памяти всплыли многочисленные посты (в том числе и свои): в полицию не обратиться за отсутствием состава преступления, в итоге себе ещё окажешь медвежью. В подтверждение приводятся статистические данные, примеры из «личного» опыта, резонансные случаи, и не остаётся места сомнению – никто не воспримет тебя всерьёз.
Было дело…
Сидела скорее даже возмущённая, а напротив – с круглым носом и кривым ртом сержант (наверное) пялился, посмеивался и пожимал плечами: а чего ты, мол, сама-то хотела в таком-то наряде? «Визуально, может быть, и похоже на оригинальные бренды, но это разве Balenciaga? Подделкой пахнет за километр. Не смешите…» – а у самого рожа преисполнена довольством. При чём здесь какие-то бренды – недоумевала. При чём тут чёртовы бренды! Нет уж, чем сталкиваться с этим театром абсурда, куда проще подниматься и спускаться по лестнице, оглядываясь и ни на кого не рассчитывая, плюс очевидная польза для икроножных мышц.
Вдруг ждёт снаружи…
Нет, не ждёт.
Следом вспоминается шипение тех двоих из лифта, что насильно вытянули её из художественной (не)действительности: сами прилизанные до невозможности, с химзавивочкой, с мелированными кончиками, «кхе-кхе, вам бы стилиста нанять, девушка» – лезут, проверяют бирки, лапают грудь, «да ладно, чего препираешься, недоступная такая… а это что на тебе? Французский лифчик, да, конечно… шлюха, брыкается…» – тошнит, каждый будто по полфлакона парфюма на себя вылил, зажимают рот, в глаза бросается безупречность кутикул, а она думает: почему это происходит с ней?.. Нет, ну правда, почему? «Мы тебя сразу узнали, ты ж местная знаменитость…» И сил никаких нет сопротивляться, и лифт, как назло, едет целую вечность, отчего типичные подростковые непотребства на стенах превращаются в замысловатых скарабеев, ибисов, змей и уаджеты, невольно ищешь что-то важное, но натыкаешься лишь на горсть дохлых мух в матовом потолочном светильнике.
Можно ли было предвидеть, пресечь? Наде столько-то лет, она возвращается из художественного училища и не замечает ничего вокруг себя, вдохновлённая объёмом человеческого тела, ограниченного эфирными полосками тени от складок невесомого тюля на окнах зала, подобно изогипсам, констатирующим рельеф местности на топологических картах: дыхание оживляет каждую ложбинку, наделяя их неповторимой проницаемостью по отношению к свету, и хочется верить, что и Земля сама тоже жива и дышит в недоступном для нашего восприятия масштабе. Схватить графитом эту иллюзорную статику видится Наде высшей целью существования; заворачивая в переулок, она безмятежно повторяет в воздухе движения кистью. Как ни в чём не бывало замечтавшаяся Надя заходит в подъезд, один из тех придерживает дверь, пропускает вперёд… думала, убьют или изнасилуют, но вместо этого лишь пригласили любезно пройти с ними, Надя любезно отказалась, затем предложили ещё более любезно доехать до её квартиры и провести ревизию гардероба «бесплатно» (!), снова отказалась, и, к её удивлению, они как ни в чём не бывало вышли раньше (на этаж раньше), осмеяв напоследок юбку из корейского льна; бросили в тесном, оплёванном лифте – со всей её нетронутой невинностью и смыслом существования. Сколько раз придётся теперь помыть руки, сцарапать кожу мочалкой, почистить зубы? Каждое утро по десять раз, каждый вечер по двадцать.