– Останься!

Первый младенец лежит один, голый и незащищенный. Второй ребенок – девочка – появляется на свет быстро. Мы не трогаем ее. Не считаем ее крики.

– Близнецы – самое страшное табу в нашей культуре, ведь только животные, демоны и духи рожают сразу по несколько детенышей, – говорит мне А-ма.

– Одиночное потомство тоже противоречит природе. Если свиноматка рожает одного поросенка, то обоих нужно сразу зарезать. Если у собаки рождается один щенок, их тоже нужно немедленно убить. Мясо нельзя употреблять в пищу. В нашей деревне никогда не рождались близнецы, и это беда не только для матери, отца и родственников детей, но и для всей нашей деревни.

Снаружи доносятся крики и причитания. В комнату входит Цыдо. Слезы смешиваются с дождем на его щеках. Он несет миску, его пальцы разминают содержимое в диком ритме.

– Ты знаешь, что должен сделать, – горестно вздыхает А-ма.

Цыдо смотрит на Дэцзя. Лица обоих бледны. Она пытается сдержать рыдания. Не получается. Я едва могу разобрать ее слова.

– Мне очень жаль. Прости меня.

Цыдо опускается на колени возле первого ребенка.

– Закрой глаза, – велит мне А-ма. – Тебе не нужно это видеть.

Наконец-то меня помиловали, но веки отказываются закрываться.

Слезы Цыдо капают на малыша, который все еще корчится и плачет, странно икая. Дэцзя наблюдает за мужем, а в ее глазах плещется печаль. Я с изумлением наблюдаю, как он зачерпывает из миски смесь рисовой шелухи и пепла и осторожно, даже нежно засовывает в рот и ноздри сына. Несколько отчаянных секунд ребенок корчится. Все мое тело отвергает увиденное. Этого не было. Этого не могло быть.

Цыдо переходит к девочке.

– Нет! – Мой голос тоненький.

– Девочка! – Голос А-ма резкий.

– Но он не может…

Раскрытая ладонь А-ма летит в мою сторону так стремительно и неожиданно, что я едва не падаю на пол, когда она хлещет меня по лицу.

Жгучая боль шокирует, но не так сильно, как сам факт пощечины, потому что в нашей культуре детей не бьют.

– Мы акха, – резко говорит она. – Это наши правила. Если хочешь стать повитухой, нужно следовать нашим обычаям. Отбросы нужно отправлять в большое озеро кипящей крови. Так мы защищаем деревню от умственно отсталых, неполноценных или недоразвитых, которые влачат жалкое существование, лишь оттягивая свою смерть. Именно мы, повитухи, сохраняем наш народ в чистоте, потому что, если позволить человеческим отбросам совокупляться, со временем вся деревня будет населена исключительно ими.

Ее слова обращены ко мне, но они придают Цыдо мужества. Когда он опускается на колени возле своей новорожденной малышки, я зарываюсь лицом в юбку А-ма. Ее рука на моем плече весит, словно десять тысяч мешков с чаем. Девочка умирает быстрее, чем брат, но от этого ее смерть не кажется менее ужасной. Если у каждого живого существа есть душа, как меня учили, то разве у близнецов, родившихся у Дэцзя, не было души? Если бог создал дерево, которое олицетворяет каждого акха, то в мире духов сейчас рухнули целых два дерева? Разве мы не должны слышать эхо этого падения, крики птиц, вой испуганных обезьян?

Когда А-ма наконец поднимает руку, я чувствую такую легкость, что, возможно, смогу взлететь к потолку, прямо сквозь солому, и устремиться к звездам.

Она заглядывает в корзину, достает отрез ткани и протягивает Цыдо. Он молча разматывает ткань, кладет младенцев рядом и заворачивает в рулон. Откуда он знает, что делать? Откуда?!

– Цыдо, следи за выражением лица! – требует А-ма. – Когда выйдешь на улицу, ты должен показать соседям, как ты зол и разгневан на духов, которые позволили ужасному проклятию поразить тебя и твою семью. Таков обычай. Тебе станет легче, если ты будешь соблюдать его.