Оглядывая это «что» с разных позиций, я повернула на улицу с оживленным движением и влилась в плотный поток машин.

Что-то же не дает мне покоя? Давай, дорогая, думай! Шубаровых грабят в их отсутствие. Раз. Станислав воспринимает это как оскорбление памяти покойного отца. Два. «Наезжают» на него, требуя деньги. Три.

Станислав по каким-то серьезным соображениям не желает распространяться о сути дела, твердит только о последствиях. Четыре.

Вот оно! Одно из двух – или суть такова, что матери о ней не расскажешь, тогда это разгрязная грязь. Тут можно напридумывать много. Или у него действительно рыльце в пуху, а перед матушкой стыдно. Тогда единственный выход – представить все клеветой.

Если мы действительно имеем дело с клеветой, то я не нахожу причин, по которым Шубарову нельзя было бы исповедаться передо мной. Моя профессия, как и профессия священнослужителя, предполагает сохранение тайны исповеди.

Если же Шубаров в самом деле нахреновничал так, что может сесть и ему угрожают разоблачением его делишек, то он будет молчать. Тогда, разобравшись во всем и исполняя обязанности, возложенные на меня мадам Шубаровой, я буду вынуждена защищать от шантажа негодяя. Вот почему мне не нравится это дело! Тут можно влезть в такое болото, что потом расхлебать его будет непросто. Отказаться? Деньги пока есть. А если Шубаров-сын ангельски чист, и не дай Бог с ним что-нибудь случится, как я буду выглядеть, отказавшись? Да меня совесть сгложет, а мадам Шубарова сгложет мою репутацию, раструбив по всему Тарасову о том, как Татьяна Иванова отказала в помощи утопающим. И придется тогда краснеть и беднеть. Думай, Танечка, ду-май!

Помнится, жил в прошлом некий Буридан, и был у него осел. И поставил Буридан осла между двух охапок травы, точно посередине. Бедный осел постоял-постоял да и сдох от нервов – не мог решить, к какой из равноудаленных от него охапок двинуть. Сволочь был этот Буридан!

Но я-то не ослица. Я хочу жить!

Я извлекла из сумочки заветный мешочек из мягкой замши, осторожно выкатила из него на ладонь три двенадцатигранных кости. Теперь шутки в сторону, к гаданию я отношусь серьезно. Кости не раз помогали мне принимать решения, подавая мудрые, хотя и не всегда понятные советы.

Итак! – встряхнула их, глянула – кости лежали вверх цифрами: 10+20+27. Значение? Дай Бог памяти. Вот: «Близится опасная пора – Вас ожидают трудности и окружают враги». Еще раз!

4+36+17: «Несмотря на трудности, дела пойдут как надо».

Ну и еще, как положено.

4+18+27: «Тайное всегда становится явным».

Просто нет слов!

Я поймала свое отражение в зеркальце заднего вида. Слегка искаженное кривизной стекла, оно выглядело все же очень недурно.

«Ну что, подружка, займемся?» – спросила я, подмигивая зеркальцу.

«А мы уже занялись!» – ответило, подмигнув в ответ, отражение.

О'кей!

Итак, решение принято, колебания отброшены, сразу стало просто и легко, и нужно приниматься за работу. Время, правда, уже сугубо вечернее, но вечер, если человек полон энергии и имеет желание действовать, ничем не хуже любого другого времени суток.

Фонари светили мне сквозь окостеневшие от вечернего морозца ветки деревьев, и их света было вполне достаточно, чтобы разобрать номер домашнего телефона на визитной карточке Эллы Владимировны. Диск автомата вращался нехотя, приходилось помогать ему – подталкивать пальцем. Мне ответил приятный мужской голос:

– Алло!

– Это Станислав Шубаров?

– Нет. Но он дома. Сейчас я его приглашу.

– Секунду! Мне нужна Элла Владимировна.

– Она будет позже. Так позвать Станислава?

– М-м, пожалуй.

После серии шорохов и щелчков в трубке раздался сочный, жизнерадостный басок: