– Бернд, – заискивающе улыбнулась мама, и в её голосе прозвучали необычно мягкие, ласковые нотки. – Как твоей семье здесь? Расположились?

– Да, Марья вполне довольна, – ответил Бернд спокойно и уверенно, без малейшего намёка на то подчинение, которое он обычно проявлял по отношению к маме.

– Я всё ждала, когда ты придёшь, – мама встала из-за стола и подошла к Бернду. Мой отец был довольно щуплым и невысоким человеком, но даже на его фоне мама выглядела маленькой и хрупкой. А рядом с крупным, широкоплечим Берндом она и вовсе потерялась, словно нежный цветочек рядом с могучим дубом.

Они обнялись. Это было совершенно неожиданно и даже странно. Я привык видеть их отношения строго формальными, почти деловыми. Однако в этих объятиях не было ничего дурного, ничего такого, что могло бы навеять подозрение на нечто непристойное. Это было похоже на объятия родных брата и сестры, близких и дорогих друг другу людей. Ни в коем случае это не были объятия любовников.

– Так чего звала-то? – спросил Бернд, отстраняясь и встречая взгляд мамы спокойным, равнодушным взглядом. В его голосе не было ни малейшего признака подчинения или угодливости.

– Могу ли я тебе верить на все сто процентов? – мама наклонила голову, смотрит на него в лицо своим необыкновенно красивым, обезоруживающим взглядом. Мичи умела смотреть точно так же. Завораживающий и безусловно гипнотизирующий взгляд. Перед такой женщиной были бессильны все мужчины, у них просто отнимался дар речи.

– Конечно, – ответил Бернд коротко, голосом хриплым от недавнего молчания. В этом «Конечно» не было уверенности, только измученная покорность.

Мать сидела напротив, её лицо было бледным, но глаза горели тревожной искоркой. Она вглядывалась в своего кузена, стараясь прочесть правду на его лице, в глубине его глаз.

– Тогда, скажи мне, ты видел своего брата? Стэн, как он? «Вышел из тюрьмы?» —спросила она, её голос был спокойным, но в нем слышалась стальная твёрдость. Она не отводила от него своего взгляда, словно пыталась проникнуть сквозь его защитную оболочку.

Бернд замолчал, его взгляд ушёл в даль, в прошлое, полное горьких воспоминаний. Он с трудом произнёс: – Стэн? Это имя я лет десять не слышал. Его голос звучал задумчиво, растерянно, словно он пытался восстановить забытые фрагменты своей памяти. Но в его глазах мелькала скрытая вина.

Тишина сгустилась в комнате, тяжёлая и давящая. Только тихий скрип старого стула оживлял картину. Мать не отрывала своего взгляда от Бернда. Её лицо исказилось глубокой печалью, глаза наполнились слезами.

– Брат мой, – прошептала она, её голос срывался, словно на грани рыданий. – Только не лги мне. Я для тебя и твоих детей сделала так много добра. Ты знаешь, я боюсь и ненавижу этого человека. Он угроза мне и моим детям. Я даже представить не могу, что он сделает с Гансом и Адамом. Слезы потекли по её лицу, оставляя за собой следы горькой безысходности. Бернд обнял её, в его объятиях чувствовалась напряжённость.

– Я не лгу тебе, Клэр, – сказал Бернд, его голос был низким и хриплым. – Я ничего не знаю о Стэне. Фрици думает, что он погиб. Знаешь же, всякая чахотка, сырость, блохи… Кто от такого выживет? Да и всякие дурни там обитают. Тюрьма лишь калечит людей. Он говорил быстро, словно стараясь убежать от своих собственных переживаний. Но его слова звучали неубедительно, оставляя после себя тяжёлое чувство недоговорённости. В комнате снова воцарилась тишина, ещё более тяжёлая и пронзительная, чем прежде.

Мама нервно заметалась по комнате. Темные волосы, выбившиеся из строгой причёски, обрамляли лицо, словно растрёпанные перья. Руки, сжимавшие края платья, дрожали