Анна лишь старалась соответствовать моим ожиданиям. Я обвинил её в воровстве, даже не став разбираться – лишь увидев эту чёртову лилию? Она этому научилась, если вспомнить об украденных ею на балу подвесках королевы у Бэкингема. Её считали убийцей? Она сделала всё, чтобы хоть не зря считали.

То дурное, что в ней стремились разглядеть, она сама взрастила и взлелеяла в себе.

Харчевня «Красная голубятня», где я отобрал у неё угрозами охранную грамоту, выданную кардиналом. У меня был тогда шанс поговорить с ней, постараться найти общий язык и прийти к пониманию, протянуть руку. Предложить и оказать ей помощь, если она её не отвергнет, расставить все точки над «i».

Расспросить её о том, как же Анна получила эту лилию, и выслушать, что надо было сделать в день той злополучной охоты. Но я не сделал этого. Вместо поддержки – дуло к виску.

Забрать бумагу – и окончен разговор.

Осуждать, выбросить на свалку и выказать своё презрение всегда проще, чем помочь.

Таково большинство из нас, живущих в этом мире, увы, не исключая меня. Падающего подтолкни, лежачего без сил – добей окончательно. Миледи стала моим вечным порочным укором, моей мукой и проклятием, моей болью и живым плевком в лицо.

Мой камень, отягощающий душу, и грех, не смываемый даже кровью.

«Взгляните на меня, Оливье, блистательный граф де Ла Фер, благородный Атос! Смотрите на меня, не отворачивайтесь и не прячьте взгляда, смотрите! Я ненавистна Вам, внушаю жгучее отвращение, презрение и брезгливость? Вызываю в Вас страстное желание меня придушить, как давным-давно вызывала в Вас то же непреодолимое желание мною обладать? Взгляните в мои холодные голубые глаза, в которых отныне вечный лёд, и лишь слёзы в них не замерзают, как замёрзли навечно сердце и душа. Взгляните на мои руки, мой супруг, чьей белизной и нежностью Вы так восхищались в своё время. Возьмите мою ладонь в свою, только посмотрите на мои тонкие длинные пальцы, которые когда-то сжимали Ваши плечи в порывах страстного исступления долгими ночами… Смотрите на мои руки внимательнее, граф. Видите, они по локоть в крови тех, кто стоял на моём пути? Можете ли Вы представить, что эти руки когда-то сжимали батистовые платки, а не рукоять кинжала? Имейте смелость взглянуть мне в лицо, предатель: не старайтесь отыскать в знакомых ранее чертах что-то родное и близкое, ибо найдёте лишь следы многочисленных пороков, отметивших своей печатью мой некогда светлый и дивный лик. Очертите пальцем мои губы, тронутые порочной и сладострастной улыбкой, обнажающей зубы, которые мне так и хочется вонзить Вам в шею… Я внушаю Вам ужас и отвращение, граф де Ла Фер, господин Убийца и Палач? Для Вас я лишь демон, посланный в этот мир? Распутница, лгунья, убийца и вероломная дрянь, плутовка и мошенница, законченная интриганка, шпионка и ведьма, заслуживающая лишь костра или пеньковой верёвки? Смотрите на меня, мой супруг, поклявшийся у алтаря никогда не бросать и защищать, быть со мной в горе и в радости, в здравии и в болезни, пока смерть не разлучит… Давайте, уничтожьте меня, сотрите с лица земли, бейте, рубите, вешайте, сжигайте! Избавьтесь навсегда от столь ненавистного Вам творения Ваших рук!»

Весь облик миледи говорил об этом красноречивее любых слов, она сама была мне обвинением в свершённой десять с половиной лет назад несправедливости и жестокости. Всё в ней кричало об этом, и она не стеснялась демонстрировать это с каким-то изощрённым и подчёркнутым бесстыдством.

Я вновь отринул её от себя только за то, что она была моим живым зеркалом, отражающим в своей глади последствия моего преступления. Анна была зеркалом, которое у меня тянулись руки разбить, выбросить, уничтожить.