Еще долго скрипели доски под их неторопливым шагом.

– Приперся, – горластый хотел сплюнуть на пол, но его пихнули в бок.

– Тише ты, болван.

Рони держал нос по ветру. На сытый желудок в голову пришла дельная мысль.

– Значит, Виктор у вас за старшего? – спросил он, не таясь.

– Нет, блин, его величество Хорас, с окнами не дружный!

Горластого перебили, сражаясь со смехом:

– Ты что несешь, Эд! Под графом Йельсом все ходим, ну…

– Славься, господин Стофф!

Девчонка сложила руки лодочкой, деланно помолившись на благодетеля. За ее спиной хрюкали, проиграв битву с гоготом.

– Значит, так и есть. – Рони не обижался, только кивнул, гадая, какая ему от этого может быть польза.

– Только Конраду не брякни, – сквозь смех выдавил какой-то мужичок, срезавший кожуру с яблока. Сидел в углу, как наказанный, – ничего в тени не разберешь.

– А будто бы он не знает, ну, – обернулась девчонка, убрав, наконец, свой наглый зад со стола.

Рони кивнул, оставшись более довольным, чем начинал свой завтрак. Значит, у коршунов и здесь все тылом вперед, навыворот: старший не по воле стаи выбран, а приставлен с верхов. Наверняка самим Йельсом из ближней прислужки.

Один теперь вопрос – как до Йельсового ставленника добраться незамеченным. Что кабан, что эта шайка – все они знают, как Виктор ведет дела. Понравится ли это графу?

Рони отодвинул поясницей стул, зловеще заскрипели деревянные ножки. Он преисполнился мрачной решимостью. За свободу борются не одним путем. И уж тем более выбирают не из тех, что коршуны силком подсунули.

– Спасибо, – буркнул он. Не за еду, коршунами поданную, а за наводку. Только им того знать не обязательно.

– Благодарности нам тут на хер не сдались, Рали, – ковырялся в ухе другой тип, поплечистее, с широкими кистями. Мизинец плохо подходил под задачу, и паренек морщился, только размазывая серу между пальцев. – Полезным будь.

– За это не тревожьтесь, – заверил всех Рони, умолчав главное. Благодарить они его будут до конца недолгих дней. А если не благодарить за урок, так поминать с чувством уж точно.

***

Через два часа ему нашли дело.

Кабан поднялся в зал да хлестанул по плечу, только приблизившись. Передал очередной приказ. На удивление – даже без отсебятины: Виктор ждал его во дворе. Рони не стал отказывать себе в удовольствии поупрямиться. И чуть дольше хлебал дармовой чай, хоть и презирал местные вкусы: зачем портить молоко чаем или чай – молоком?

Небо и без того не виднелось, а во дворе воробья больше ничего хорошего и не ждет. Сидеть бы так вечность, ни о чем не горюя, тревогу отогнать…

Через десять минут ему вспомнилось лицо Леи. Через пятнадцать – полуобморочный Ильяз. Через двадцать пять он уже кутался в чей-то китель, приготовившись к холоду.

За дверью его и правда ждала беда. Стрельбище. Вот здесь и начинают, вот с этих самых тряпиц, дрожащих на ветру при заднем дворе. Грязная мешковина да две краски – синяя с красным, обе блеклые, хуже, чем жизнь теперь у Рони.

Начинают с тряпиц, а падает замертво Стивен, такой доли не заслуживший. Рони бы никогда не подумал, что обе руки потерять – участь куда добрее. Может, и сам мыслить стал, как коршун, на одно дело с ними снюхавшись. Едва на порог штаба ступил, – не как заключенный, а хуже подельника, – тут же испортился. Возьмут ли его к Рьяным назад, коли живым выберется?

– Эгей, глянь-ка! Свежачок твой пожаловал, Виктор.

Подхватили Рони под локоть, он аж вздрогнул. Хорошо, что не взбрыкнул, в драку не полез – женщина подкралась. Точнее, на редкость непривлекательная, когда-то бывшая женщиной особа. На подбородке будто выбоина. И лицо, и кожа рук – почти щербатый бок какой-то амфоры.