Между мной и братом стояло блюдо с виноградом. Я сорвала с грозди одну ягодку и сказала:

– Ты так и не рассказал мне, что произошло между тобой и Ладли.

– Что?

– Когда она к тебе подошла.

– Подошла ко мне?

– Тогда, на реке. – Мой начитанный брат порой испытывал мое терпение. В то время как мой разум бежал, его – плелся.

– Ты тратишь еще меньше слов, чем мама. Обязательно быть столь прямолинейной?

Я пожала плечами и сорвала еще ягодку:

– Я могу быть вкрадчива, как кошка.

– Разве Ладли тебе не рассказала?

– Не все.

– Что же она рассказала?

– Что ты спрашивал ее об убеждениях, о кастовой системе.

Дара хотел отмахнуться, но потом со вздохом уронил руки. На мой взгляд, он был слишком серьезен для своего возраста. Впрочем, мои друзья считали, что я тоже серьезна не по годам.

– Хоть мои взгляды и не типичны для мусульман, – наконец сказал он, – я нахожу индуизм чудесной религией. Мне нравятся их боги, их карма. Но я не согласен с убеждениями индусов относительно их кастовой системы. С какой стати человек, у которого более светлая кожа по сравнению с остальными, должен стоять выше них? Или почему торговец достоин большего уважения, чем крестьянин?

– Полагаю, кастовая система позволяет им поддерживать в обществе некий порядок.

– Порядок в обществе, Джаханара, создают справедливые законы. А не дискриминация.

– А у нас разве не то же самое? Ведь ты и юноша, работающий в поле, занимаете в обществе неравное положение.

– Знаю, – сказал Дара, медленно кивнув. – И также знаю, что, как бы сильно мне ни нравилась Ладли, я никогда не смогу на ней жениться.

– Ты мог бы попросить у отца согласия на ваш брак. В конце концов, он же просил своего отца, чтобы тот разрешил ему жениться на маме.

– Да, это так. Но я не могу последовать его примеру, – печально произнес Дара. – Не забывай, что сначала у отца появились другие жены. И мама, будучи мамой, не боялась соперничества с ними. Ладли же на это и вовсе будет плевать.

Мы замолчали. Вокруг порхали птицы. В их гомоне тонул шум, который производил Исмаил, чистивший выложенную мрамором дорожку. Я стала крутить на пальце свое рубиновое кольцо, наблюдая, как переливается на солнце камень.

– Ты любишь ее, Дара?

– Философы говорят, что любовь...

– Ты ее любишь?

– Любовь тут ни при чем. Люблю я Ладли или нет, я все равно женюсь на женщине, брак с которой будет политически выгоден для нашей страны. И ты тоже выйдешь замуж по расчету. И поверь мне, мы с тобой оба очень скоро вступим в брак. Я уже слышал, как отец говорил о своих планах насчет нас.

Я представила упитанного мужчину, которого отец, возможно, выбрал мне в мужья, и выбросила этот образ из головы – отшвырнула как гнилое яблоко. Потом опять все свое внимание обратила на брата, желая поговорить с ним о том, что тревожило меня в последнее время.

– Аурангзеб пользуется успехом при дворе. Он не тратит время на чтение и письмо, а все чаще упражняется с мечом или заводит дружбу с нашими военачальниками.

– И что с того?

– А тебе... не приходило в голову, – прошептала я, – что, когда отец умрет, Аурангзеб попытается взойти на Павлиний трон?

Дара выронил виноградинку.

– Ну что ты, Джаханара! С каких это пор тебя стали посещать подобные мысли?

– Мама хочет, чтобы я...

– Несла вздор?

– По-твоему, это вздор, что Аурангзеб захочет претендовать на трон? – спросила я. – Порой, когда отец говорит, что он прочит тебя в преемники, я вижу, как меняется в лице Аурангзеб. Он пытается скрыть свою злость, но ему это плохо удается. Аурангзеб всегда знал, что ты любимчик отца и что, как бы он сам ни отличился, трон все равно тебе достанется. По-твоему, какие чувства владеют Аурангзебом? Что бы ты сам чувствовал, если б отец любил тебя меньше, чем Аурангзеба, и все бы об этом знали?