Полицейские не вмешиваются и следуют за толпой через проход к перронам, у которого то и дело возникает сутолока. Один полицейский регулирует движение: «Спокойнее, господа, никуда ваш Крингс от вас не денется…» Бег, а также быстрые хромающие шаги по главному туннелю, откуда отходят лестницы на перроны, – до четвертого перрона. Во время движения от площади к вокзалу врываются обрывки фраз:

– Подумать только, Иван его отпустил…

– Живодер, солдат не жалел!

– Друг, да это же минная тележка.

– В восточной зоне они ему…

– Говорят, он с Нушке в одном поезде…[9]

– Из-за ремилитаризации…

– Говорю тебе, в салон-вагоне.

– Пусть у них там будет армия, если эти у нас…

– Без меня!

– Дураков всегда хватит…

– Эту скотину я знаю еще с Заполярья…

– Арьергард в Никополе…

– Меня эта сука в Курляндии…

– Когда же прибудет…

– Стукни-ка его по протезу…

– Нас он в Праге…

– Подходит!

– Лупоглазый, приятель!

– Поезд подходит…

Молча ждут остановки поезда. Взгляды устремляются вслед, отскакивают назад, снова вперед. Выходит лишь несколько пассажиров. Щелки глаз вглядываются в лица в поисках сходства. Несколько человек прочесывают купе. Проводник кричит с подножки отъезжающего поезда: «Не суетитесь, дорогие. Ваш Крингс сошел со своей картонкой еще в Андернахе».

Железнодорожный грохот заглушает отдельные протестующие свистки. (Он перекрывал высокий регистр «эйрстара», шлифовавшего жевательную поверхность моего минус восьмого. Достаточно причин прополоскать. Врач тоже воздержался от оценки разочарования длиной с перрон.)

– Словом, этот митинг протеста провалился, как митинг протеста против Кизингера на прошлой неделе – с соблюдением порядка. Я был там с несколькими учениками и со своей коллегой. Такой же пустой номер, ибо этот господин возложил свой веночек не к памятнику на Штейнплаце, как было объявлено, а украдкой в Плетцензее, Ирмгард Зайферт была тем не менее довольна: «Наш протест не заглохнет». Шербаум сохранил трезвость: «Это же просто выпускание пара». А когда я на следующий день попытался доказать своему 12-а нравственную важность даже безуспешного с виду протеста, Веро Леванд остановила меня цитатой из Марксэнгельса (всегда при ней какие-то бумажки: «Мелкобуржуазные революционеры принимают отдельные этапы революционного процесса за конечную цель, ради которой они участвуют в революции…») Мелкий буржуа – это я. И вы, доктэр, тоже подпадете под эту категорию, если, чего доброго, придете в мой класс со своим Сенекой…

– А вы бы ответили вашей начетчице-ученице словами Ницше: «Переоценка ценностей удается только под давлением новых нужд, людей, нуждающихся в новом…»

– Что бы ни заставляло людей выйти на улицу – протест ли против Кизингера неделю назад или против Крингса летом пятьдесят пятого, – на поверку выходит только сотрясение воздуха…

– А мы все-таки сточили ваш минус восьмой, сузили к жевательной поверхности.

– А в газетах писали: «Генерал-фельдмаршал Крингс прячется от солдат-фронтовиков!» – или издевательски: «Крингс сказал: „Без меня!"» – или лаконично: «Кобленцская мелодрама осталась без главного исполнителя». – «Генеральанцейгер» сухо констатировал: «Поезд прибыл по расписанию, но без генерал-фельдмаршала. Еще один протест ушел в песок…»

– А что ваш друг Шлотау?

Когда началось обтачивание жевательной поверхности моего минус шестого, я вмонтировал такой кусок: бывшие фронтовики покидают четвертый перрон. В толпе перед лестницей к главному туннелю сталкиваются Линда и Шлотау.

Линда: Подвезти вас?

Шлотау: Будь оно неладно, черт его возьми!

Линда: Моя машина стоит за гостиницей «Хё-ман».