– Понимаю.

Я и сама задавала похожий вопрос в школе для дочерей священников. После чего мои отхлестанные за дерзость ладони ныли несколько дней. Когда я, стискивая зубы от боли, писала о произошедшем Лаону, завитки букв выходили совсем кривыми. Оглядываясь назад, можно сказать, что боль и раненое чувство справедливости отвлекли меня от этого вопроса. Ответ на него я так и не нашла.

– Так… так почему же настолько важно происхождение Иосифа?

– Что ж, – я сглотнула, смущенная внезапностью темы, – вопрос очень интересный.

Ответы, которыми я забавлялась в детстве, принялись шуметь и ссориться у меня в голове, точно стадо гусей. Быть может, Матфей и Лука ошибались, и именно Мария была в родстве с Давидом (но если они ошибались в этой детали, то в чем еще могли оказаться неправы?). Быть может, усыновив, так сказать, Иисуса, Иосиф присоединил Его к своему роду (но даже тогда две родословные значительно расходились, а это подразумевало, что один из авторов все-таки заблуждался). Быть может, Матфей и Лука старались в интересах тех, кто считал, что Мессия должен происходить из дома Давида (и если так, то насколько дурна ложь, сказанная ради поддержки чего-то истинного?).

Я вспомнила ответное письмо Лаона, полное сочувствия и ободрения. Его рука тоже дрожала, однако я понимала, что это от гнева, а не от боли.

Мои мысли вернулись к оконной розе в обшитой деревянными панелями и напоминавшей изогнутый трюм корабля часовне Уайтхеда. Она была построена в честь миссионеров-мучеников. Я всегда считала, что именно там у Лаона случилось озарение, хотя он никогда об этом не рассказывал. Однако витраж над дверями не имел отношения к миссионерам. На нем была изображена родословная Иисуса – в центре Давид, а в лепестках каждый из предков. Их имена были выписаны черным – и едва читаемым – готическим шрифтом. Но все это яркое великолепие тоже не давало ответов.

– Мисс Хелстон?

Мистер Бенджамин смотрел на меня своими большими карими глазами. Взгляд его полнился тем доверием и надеждой, которые присущи собакам.

Склонив голову набок, он ждал моих слов.

– Я… я думаю, вы должны спросить Лаона, когда он вернется.

– Весьма мудро. Я спрошу преподобного! – Гном кивнул и побрел прочь, словно ответ его устроил.

Но сама я была недовольна. Вопрос продолжал меня преследовать. Я задумалась о том, где могли бы храниться книги моего брата. У него был свой экземпляр «Симфонии» Крудена [11]. Но мне не удалось найти не только кабинет брата или какую-нибудь домашнюю библиотеку, но даже ту комнату, в которой я обнаружила покрытые пылью бумаги.

Оставалось лишь штудировать собственную Библию, погружаясь в главы Заветов. Но прежде чем у меня появилось достаточно времени, чтобы разобраться во всех хитросплетениях двух родов Иосифа, мистер Бенджамин приковылял с очередной богословской проблемой.

– Мисс Хелстон, можно ли искупить грехи, в которых не раскаиваешься?

– А разве смоковница была прощена Иисусом? Должны ли мы вовсе перестать есть инжир, или проклято было лишь одно дерево?

– Если Иисус, Господь наш, был рожден человеком, чтобы взять на себя грехи людей, то должен ли был Он родиться фейри, чтобы взять на себя наши грехи? Или Божественный Завет простирается и на людей, и на фейри, раз он охватывает не только потомков Авра-ама?

Дом брата стал для меня местом с вопросами без ответов. Со временем родословная Искупителя превратилась просто в одну из множества загадок, которые преследовали меня во снах.