– Куда едем, командир?

– К Зимнему, – попросил я, уютно устроившись справа.

Водила разочарованно вздохнул и тронулся с места. Я его понимал: с таким пассажиром много не заработаешь.

– Стало быть, к штабу Воздушной армии, – закончил он свою мысль, аккуратно вписываясь в общий поток. – Первый раз в Питере?

– Не скажи, – возразил я, – приходилось бывать.

– Тогда рассказ о достопримечательностях нашего Невского Бродвея отпадает.

Через полчаса я уже докладывал дежурному офицеру о своём прибытии, предъявил командировочное предписание, и он, ознакомившись с ним, посоветовал подождать: рабочий день в Управлении Воздушной армии начинался с девяти утра.

Начальник отделения кадров политотдела воздушной армии, плотненький майор, представившись Батехиным, не был похож на закоренелого чиновника и принял меня незамедлительно. Среднего роста крепыш, он выглядел безупречно, напоминал преуспевающего дипломата, вскользь полистал моё тоненькое личное дело, поинтересовался семейным положением и с сожалением сказал, что проблема с жильём более, чем сложная. Сказал так, будто был лично виноват в том, что не может сразу предоставить мне квартиру.

– Очередь приличная, и раньше, чем через год, вы её не получите. Место в общежитии мы вам, конечно, предоставим, но такая полумера вас не устроит. Мой вам совет: снимите частную жилплощадь, зовите к себе семью и наберитесь терпения.

Старинная дубовая дверь кабинета мягко приоткрылась, и на пороге появился кряжистый, похожий на штангиста подполковник. Крупная его голова с квадратной челюстью была посажена прямо на широкие плечи, маленькие быстрые глазки внимательно смотрели из глубины надбровий, увенчанных густой растительностью, а голос звучал тихо и вкрадчиво:

– Ответственный редактор газеты «Боевая тревога» подполковник Ялыгин, – протянул мне руку ходячий монумент, похожий на городничего. Он одёрнул тужурку, осмотрел меня с головы до ног, будто видел впервые, хотя мы и встречались, и спросил Батехина, может ли меня забрать.

Минут через пять мы вошли в знакомую мне сыздавна комнату с огромным, до потолка окном, выходящим на Дворцовую площадь. Комнату разделяла застеклённая перегородка справа на подмостках, за которой, словно на сцене, восседал редактор. Получалось что – то похожее на наблюдательную вышку, из которой журналисты просматривались, как на ладони.

Ребята сидели за столами, и при моём появлении оживились. Капитан Карклин, богатырского сложения журналист с широкой, как пшеничное поле, грудью и выпирающими из – под рубашки тугими мускулами по – медвежьи облапил мою спину и поприветствовал:

– С прибытием, старик. Давно не виделись.

Снялся со своего места и подошёл Серёжа Каширин, сдержанно поздоровался и уступил меня Анатолию Михайловичу.

Привстал со стула и дружески кивнул литературный сотрудник Евгений Красненький. Говорили, что его перу принадлежат несколько книг, но никто из нас их никогда не видел.

– Давай, занимай свободный стол, – жестом указал непоседа Хоробрых на место между колоннами. – Да не засиживайся надолго.

Вечером я ворочался на гостиничной деревянной кровати КЭЧ и подводил итоги. Главное, меня приняли, признали за своего, – не за « варяга», как принято говорить о внедрённом в коллектив новом человеке по распоряжению свыше. Одним словом, как сказал оптимист, пролетая мимо двенадцатого этажа, всё пока началось хорошо.

Утром Ялыгин представил меня начальнику Политотдела Воздушной армии. Несмотря на свою молодость, он был заметно лыс и достаточно полон. Его неторопливые манеры говорили о том, что этот человек принадлежал к сливкам советского общества и давно забыл вкус чёрного хлеба. Он с любопытством окинул меня взглядом, для проформы попросил рассказать о том, что не написано в биографии, но слушал в пол – уха, думая о чём– то своём, генеральском. На исповедь мне хватило минуты две, крупная голова начальника удовлетворённо кивнула и коротко сказала: