«Держись Арригориаги младшего, может он хоть сможет оказать на тебя влияние. Серьезный сын умнейшего ученого, тебе есть, чему у него поучиться», – напутствовал Анатоля в школу де Лакруа-старший.

«Анатоль способный и ответственный юный маг. Дружба с ним тебе пойдет на пользу», – писал сыну Пейо.

Они хохотали, показывая друг другу письма из отчих домов.

– Слышишь, серьезный сын умнейшего ученого? Чему же у тебя поучиться? Падать по ночам от смеха с кровати? Или как оговориться и назвать злющего месье Бертлена мадмуазель, чтобы он вышвырнул тебя из класса?

– Дружба с тобой мне точно на пользу. Кто еще мог научить меня чтению магических формул наоборот с целью узнать, что будет?

У них никогда не было никаких тайн друг от друга, и теперь Алва терзался первым собственным секретом: в первый раз он пускается в свое собственное приключение один, без де Лакруа, и рад этому. Анатоль, едва не запустивший собственную учебу ради помощи другу и недавно схлопотавший крупное дисциплинарное взыскание за то, что заснул прямо на занятии по целительству, оставался за бортом. Алва понимал, что друг расстроен, хоть и не показывает вида, и все же не мог отделаться от мысли, что там, на фестивале, друг ему бы только мешал. Алва впервые в жизни ехал куда-то с серьезной целью, с тайным заданием, которое, как бы он не хотел, он не мог открыть Анатолю. Слово, данное отцу, перевешивало долг дружбы.

С тех пор, как Алву стали допускать за взрослый стол на приемах и званых обедах, которые отец устраивал, сообразно своему положению в обществе, Алва внимательно вслушивался во все разговоры. Рассуждения отца о возникающих тут и там признаках неравноправия, о том что никуда не годится пренебрегать магами только потому, что их потенциал не дотягивает до условной цифры или же дар не такой, какой ожидали его родители, о том, что образовательные программы должны быть предоставляемы одинаково всем ученикам вне зависимости от силы их способностей, что такие качества, как усердие, трудолюбие, самодисциплина вполне могут возместить недостаток природных магических способностей, запали Алве в душу.

Опала, постигшая отца, казалась ему величайшей из несправедливостей. Помочь ему он, школьник, ничем не мог и мучился этим. Все наставления отца он выполнял, как ему казалось, безукоризненно. Усердно учился (время от времени отвлекаясь на то, чтобы вместе с Анатолем подшутить на учителями, подкинув в сумку кому-нибудь из них пару пенных бомб), старался взять из учебного плана, ограниченного указанным в его личном деле средним потенциалом, все возможное. Огненный дар, развивая который, он мог бы увеличить силу своей магии, был под запретом и помочь ничем не мог.

«Это несправедливо, Алва», – сказал как-то однажды ночью Антуан, имея ввиду, конечно, отношение к огню. По давнему обычаю, заведенному еще с первого курса, они перед сном устраивались поболтать. Обсуждали все на свете, хохотали, зажимая себе рот, чтобы не быть пойманными на нарушении режима. Но в тот раз Анатоль был серьезен. Алва прекрасно помнил, с каким удивлением рассматривал неожиданно нахмуренное лицо друга. Тонкие темные брови сошлись у переносицы, серые глаза смотрели без привычного смеха, даже вечная непослушная копна кудрявых светлых, достающих до плеч волос, вдруг улеглась, открыв высокий бледный лоб, сейчас наморщенный в раздумьях.

– Это несправедливо, Алва, – повторил твердым голосом Анатоль, – Почему ты, одаренный, должен скрывать свою способность и фактически приравниваться к обделенным?

Алва вспомнил, что говорил ему по этому поводу отец.