Пашка вылетел из Кирова рано утром, когда в Москве ещё только рассветало. Он ёрзал в неуютном кресле «Тушки», не мог сомкнуть глаз. Мысли наваливались со всех сторон. Планы не выстраивались в логическую цепочку. Эмоции и вопросы со многими неизвестными бередили душу, путали сознание. Пашка был подавлен, смят, всё в нём было «против шерсти». Его выбили из привычного уклада и ритма цирковой жизни. Света, Захарыч, Венька остались где-то там, за тысячу километров, в Кирове. А он, оторванный от них, оказался в самолёте, по пути в Москву. Это как безо всякого предупреждения вытащить человека из тёплой гостиничной постели, сказать, что он выселен и ему нужно срочно освободить номер! На улицу, в исподнем, без вещей – марш!..

Пашка летел, вздыхал, долго не мог нащупать точку душевного покоя, пока не послал всё со словами: «Что будет, то и будет! Чего бежать впереди паровозного гудка!..» Последние слова он неожиданно для себя сказал вслух. Соседка рядом приоткрыла глаза, очнулась, сонно переспросила, о каком гудке идёт речь? Пашка замешкался, потом выкрутился:

– Я хотел спросить, нет ли у вас случайно «Гудка» – газеты?

– Откуда? Мы же в самолёте! Тут – аэрофлот, не газетный киоск!

– А-а, ну да, ну да… Простите…

Снова окунулись в сонное царство Морфея. Турбины делали свою работу, съедая расстояние. Салон дремал. Пашка летел параллельно с «Ту» в своих неуютных мыслях. Соседка вдруг наклонилась к нему с вопросом:

– А зачем вам «Гудок»?

– А? Что? Какой гудок?

– Ну, вам нужен был «Гудок»!

– Какой гудок? Зачем? Я не паровоз!..

– Хм!.. – Соседка пожала плечами и отвернулась к окну. Мысленно она наверняка обозвала его придурком! Зачем будил?..

…Он остановился перед входом в гостиницу «Арена», что близ метро «Спортивная». Сколько раз он тут бывал, когда приезжал к Валентине! Тут всё напоминало о ней и только о ней. Сердце невольно сжалось. Он толкнул стеклянную дверь…

Администратор без промедления, с заученной улыбкой, как дорогого и явно ожидаемого гостя, отправил его на восьмой этаж в одноместный номер 8–8. «Паспорт принесёте потом. Заселяйтесь! Завтра в полдень придёт машина, которая доставит вас в аэропорт».

Какие-то невидимые ангелы управляли процессом, всё шло непривычно гладко, словно он был в этом мире весьма значимой фигурой.

«Странно! – подумал Пашка. – Откуда такая забота о простом цирковом артисте? То лишнего клочка сена у руководства не выпросишь, костюмы без «крови» не пошьёшь, а тут – самолёт вместо положенного купе или плацкарта, машина к подъезду. Ведь могут, когда им нужно!..»

Пашка повесил портплед с костюмами и кольцами во встроенный шкаф. Сумку пристроил под столом. Вещей было немного, летел налегке. Настроение было пресное, не куражное. С одной стороны, слегка давила ответственность, которую на него возложили – он представлял страну, летел на конкурс. Ну, тут всё ясно – дело привычное. С другой – нужно выстроить отношения с иранцами так, чтобы было дальнейшее продолжение этой «песни» для всего советского цирка. Вот это его напрягало по-настоящему – он всего лишь простой жонглёр, не дипломат! Единственное, что его сегодня хоть как-то радовало, так это скорая возможность побывать в волшебных мирах Ближнего Востока, о которых он когда-то грезил. Сказки «Тысячи и одной ночи» жили в его романтической душе и поныне…

Пашка отодвинул штору, открыл балконную дверь и шагнул на площадку, ограждённую облупившимся бетонным парапетом. Пахнуло бензином. Узкая улица 10-летия Октября ревела внизу моторами, оглушала короткими, но какими-то злыми звуками клаксонов такси, шипела шинами проезжающих машин. Резанула по ушам тревожным воем сирена скорой помощи. Справа отливала золотом колокольня Новодевичьего монастыря, проглядывали из-за деревьев купола Смоленского храма. Впереди, на Воробьёвых горах, по-прежнему гордо и одиноко высился Московский университет. Пашка улетел к нему душой… Сколько они с Валентиной, вот так же, стоя на балконе, любовались этой панорамой. Прошло всего-то шесть лет. Неудержимо захотелось постоять на том же месте, как тогда…