– Жирное что-то, – Нано кривит нос, растирая пепел в пальцах. Подносит ближе к лицу, но разглядеть как следует все равно не выходит – в ветреную погоду окуляры маски мутнеют уже к полудню, если как любой нормальный старшеклассник с самого утра торчать на улице, забив на школу. – Вообще ни на что не похоже. Ни на бумагу, ни на дерево. Что еще горит до пепла?

– Не знаю, – Пин пожимает плечами. Еще один ошметок пикирует прямо в подставленную ладонь, Пин аккуратно касается уголка, и пепел липнет к перчаткам, рвется, как крыло кузнечика – вдоль перепонки. – Может, что-то органическое?

– Надо будет сходить хоть раз на химию, – Нано задирает голову, вглядываясь в свинцовое небо, где плывут пепельные ошметки, разрежая пурпурное зарево солнца. Отсюда самих заводских труб не видно, но Нано уверен, что они до сих пор кашляют в атмосферу прогоревшим… чем-то.

От новой отравы вымерли пауки. Почему именно они – остается загадкой. Крысы, птицы, мухи после пепельной атаки выжили, а пауки осыпались по углам квартир крохотными хитиновыми шариками. Кое-где трупы находят горками, будто умирающие намеренно сбивались в стаи, сползались в условное место ритуально сложить лапы. Будто показывали, как их на самом деле было много. И в каких неожиданных местах.

Рядом с мусоропроводами в домах появились контейнеры, подписанные «Специализированная утилизация специфических объектов органического происхождения». Кое-где на них рядом с трафаретной подписью маркерами приписано «для пауков».

Второй раз на утиль-базу за границу Города лезть не понадобится. С количеством Нано не прогадал – мешка «жирного» пепла как раз хватает на сочную, размашистую надпись «Суки, вам это зачтется» в полную ширину блока заводского забора – метра два, не меньше. Нано загребает пригоршней из мешка остатки и выводит рядом с надписью эмблему Братства.

– Они вообще-то моего отца убили, – напоминает Пин. В творческом процессе он не участвует, стоит на страже, пока Нано вазюкает испачканной ладонью по бетону, оставляя черные полосы.

– А у меня брат полумертвым родился из-за всей этой химической дряни с Завода, – отвечает Нано. – Я же твоим родителям не предъявляю, что он прожил всего месяц. Братство, вообще-то, за свободу борется. Мне жаль, что твой отец попался под руку. Ну не свезло ему. Что поделать? Зато мама твоя ушла с Завода вовремя. Мы ему войну объявили.

– Из-за чего? Из-за подохших пауков?

– Из-за того, что их убило. Пин, ты представь, они создали какую-то дрянь, которая не просто перетравила пауков, хер с ними. Она просочилась через защиту домов, – Нано чешет голову тыльной стороной ладони (проклятое солнце совсем сдурело так жарить, аж волосы от пота слипаются), и на маске остаются серебристо-черные разводы. – Мы знаем, что на заводе изобретают новое био-оружие. Радиацией-то уже не запугаешь. Если хочешь, расскажу. У нас там свои люди работают.

Пин смахивает с окуляра маски жухлый лист, прибитый поднявшимся ветром, но прозреть по-настоящему не рвется.

– Когда-нибудь, Нано, ты перейдешь все границы.

Пока никто по ту сторону забора не засек их присутствия, Нано молча выводит последние линии эмблемы, гордый, что не так давно получил полное право ее выводить.

***

– Люди прокляты. Люди отвечают за грехи отцов.

– Громче.

– Люди прокляты! Люди отвечают за грехи отцов!

– Громче, сын мой!

– ЛЮДИ ПРОКЛЯТЫ, ЛЮДИ ОТВЕЧАЮТ ЗА ГРЕХИ ОТЦОВ!..

Пин поднимается с колен, ощущая на плечах невероятную тяжесть. Во рту сухо, и язык липнет к нёбу. Ноет поясница. Зудят вмятины, продавленные на голенях грубо сбитой скамьей. Кажется, респираторы маски вообще не пропускают воздух.