Беженцы с отравленного континента расползлись по миру. Ни в одной стране голодных, обездоленных, отчаявшихся людей не встретили с распростертыми объятиями, но остановить поток было уже невозможно. Крошечные островки в Средиземном море, которые прежде слыли фешенебельными курортами, стали транзитной зоной, перевалочным пунктом для обезумевшей толпы.

Некоторые из германских земель, которые к тому времени уже трещали по швам, как прохудившееся лоскутное одеяло, видя тень растущего хаоса, обособились окончательно и спешно закрыли границы. На северном побережье Ганзы без предупреждения расстреливали и топили все сомнительные суда и самолеты. Со всего мира сыпались упреки в антигуманизме, но мессеру Вагнеру, железному мессеру Манфреду Вагнеру, было на это решительно плевать – в чем он чистосердечно признался, выступая в качестве представителя Ганзейского союза на очередном съезде ООН перед тем, как громко хлопнуть дверью. Теперь каждый сам за себя, провозгласил он. Политика коллективной безопасности с грохотом провалилась.

Потом была затянувшаяся на целое десятилетие война за жизненное пространство, в которой не было победителей – только проигравшие. На ганзейских границах до сих пор то и дело возникали стычки и перестрелки. Но все же на фоне остальной Европы Ганза выглядела чуть ли не землей обетованной. По крайней мере, здесь люди не умирали от голода, не свирепствовали эпидемии, не бесчинствовали банды мародеров.

Но сейчас, продолжал мессер Герхард Вагнер, хотя границы под надежным замком, не стоит обманываться ложной иллюзией: это кажущееся перемирие – это затишье перед бурей. Все это время, отстаивая рубежи, солдаты Ганзы стояли насмерть, не оглядываясь назад, потому что знали: там их земля, их дом, их родные и близкие, дети и старики. Но там притаился враг. Неслышный, скользкий и изворотливый, как змея. Который набирался сил, высасывая соки из немецкой земли, наживал неправедный капитал, промышляя обманом и воровством.

– Мы слишком долго выносили соседство с чужаками, которые топчут нашу землю, едят наш хлеб и коверкают наш язык, – голос мессера Герхарда Андреаса Вагнера зазвенел от гнева. – Слишком долго относились к ним с преступной снисходительностью. Как к приблудному шелудивому псу, крадущему объедки из мусорных баков, который настолько жалок, что не хочется тратить время на то, чтобы пристрелить его. Но мир меняется. На западе сгущаются тучи. Искры уже сверкают в воздухе. Это как вирус. Невозможно предсказать, кто подхватит лихорадку и свернет на кривую дорожку. Мы должны гарантировать безопасность для своих людей.

Повисло молчание, и с каждой минутой тишина становилась все более зловещей.

– Что… кх-м… Что конкретно вы предлагаете, мессер? – проскрипел старческий голос.

– Ганзейскому союзу необходима еще одна армия. Внутренняя. И программа по переселению не коренных ганзейцев из крупных городов на приграничные территории, которые за долгие годы войны фактически обезлюдели.

Его слова утонули в море возгласов – возмущенных, одобрительных, изумленных, встревоженных.

– Эта необъявленная война уже развязана. И не мной. Мой сын, Тео, был похищен бандой выходцев из арабских стран, которые промышляли грабежами и разбоем. Его жизнь висела на волоске. Никто сегодня, засыпая в свой постели, уже не может быть уверен в надежности стен и замков. Нельзя ждать, пока они возьмутся за оружие. Мы должны нанести упреждающий удар.

И снова – всплески хлопков, крики, грохот опрокинутых стульев.

– Давай выбираться. Что-то я уже задыхаюсь, – сдавленным голосом прошептал Тео.