Сколько ни ворчал Крячко на Льва, сколько ни проклинал бдительность Чемберлена, а работу выполнять пришлось. Хорошо еще, сводки происшествий в последнее время все больше возню в детской песочнице напоминали – никаких серьезных происшествий за десять дней, такое нечасто случается. Столичные правоохранители приписывали затишье аномально крутым морозам, мол, в такую погоду не то что собаку, третьесортного воришку из дома не выманишь. Полковникам Гурову и Крячко это было только на руку. Пользуясь случаем, выпросили себе в помощники целую бригаду. Правда, и дел для этой бригады напланировали немерено.

Двое суток шесть человек, не считая самих полковников, кружили вокруг «Добрынинской», выискивая свидетелей. Двое суток Гуров и Крячко шерстили все районные больницы, морги и другие места, где складировали неопознанные трупы. Поиски их не увенчались успехом, отыскать пропавшее тело ни районные опера, ни полковники с Петровки не смогли. Тогда Гуров выдвинул новую версию: пусть тела нет, но ведь человек должен быть? Должен. Только в совокупности со ступнями. В больницы с подобным увечьем никто не обращался, значит, вывод может быть только один: тело должно числиться в пропавших без вести.

К тому времени эксперты работу с содержимым коробки закончили и вердикт окончательный выдали: конечности принадлежали мужчине тридцати – тридцати трех лет, рост выше среднего, материальное положение, судя по качеству обуви, весьма недурное. По этим данным и начали поиск. Всех, кто подходил по параметрам, помощники вносили в отдельный список, который обрабатывали уже сами Гуров и Крячко. В отдел вызывали родственников, подавших заявление о пропаже члена семьи, проводили предварительную беседу, после чего предъявляли на опознание обувь.

Список родственников получился внушительным. Да и как ему быть иным? Если верить статистике, а она не оставила без внимания и этот вопрос, в России за год пропадает без вести около ста тысяч человек, правда, больше половины из них находятся еще до того, как их объявят в розыск. Пятая часть от оставшегося числа приходится на пропажу несовершеннолетних, но и той цифры, что остается в голом остатке, операм с Петровки за глаза хватило. Учитывая состояние родственников, времени на их опрос потребовалось немало.

К полудню третьего дня, чтобы ускорить процесс, Лев и Станислав разделились. Стас занял соседний кабинет, выпроводив оттуда опергруппу, а Гуров остался на месте. В дежурке родственников встречал лейтенант Игнатьев и скоренько разводил по кабинетам. О том, что полковник Крячко питает слабость к лицам противоположного пола, будь то потерпевшие или свидетели, знали все сотрудники отдела, включая лейтенанта Игнатьева. На Петровке эта тема была чуть ли не анекдотом. Вот почему так вышло, что молодую, весьма эффектную женщину, пришедшую по вызову на Петровку, лейтенант Игнатьев проводил именно к Крячко.

А дама была действительно яркая штучка. Высокая, куда выше самого Стаса, фигура, что у той фотомодели, волосы густые, темные, красивыми локонами спадают на дорогую шубку. А глаза! Какие глаза! Небесно-голубые, с поволокой. И совершенно беспомощный взгляд. При виде такой красоты Крячко тут же подскочил с кресла, метнулся к входной двери и, ухватив даму под руку, собственноручно повел к приготовленному для посетителей креслу. Игнатьева он поспешно выпроводил из кабинета небрежным взмахом руки. Спрятав лукавую улыбку, лейтенант прикрыл дверь и отправился за очередным страждущим родственником.

– Доброго дня, барышня, – пропел Крячко, оценивающим взглядом осматривая представительницу противоположного пола. – Весьма сожалею, что пришлось встретиться при столь печальных обстоятельствах. Представьтесь, пожалуйста.