— Спасибо, мальчик! — её глаза блеснули синевой предгрозового неба и счастья.

Он навсегда запомнил этот цвет.

— Меня Оксана зовут, — она совсем по-взрослому протянула ему испачканную ягодой руку.

— Кайрат! — пожал он её слабую ладошку.

— Пойдёшь с нами цыплят кормить? У моей бабушки их целых тридцать штук. Папа купил на птицефабрике. И они такие смешные.

— Нет. Спасибо, — вежливо отказался он.

— Ну, как хочешь!

И они с Данкой убежали, оставив на лавочке кружку с недоеденной земляникой и синюю ленту.

Кайрат долго хранил её. Этот синий атлас он и повязал на свой алтарь.

И сам его разрушил.

Он не верил, что она его предаст. Он не считал это и предательством.

Он приходил к ней, чтобы, вдыхая её запах, глотнуть свежего воздуха. Чтобы, перебирая его волосы, ему простили все грехи. И прижимаясь к нему гибким телом, благословили его на новые подвиги.

Невозможно жить с женщиной, которую боготворишь. Он боялся утратить магию её живительной силы, боялся пресытиться, боялся ей опостылеть.

И он уходил, чтобы вернуться. И она его никогда не держала.

Она была бесконечно права, решив с ним порвать и начать нормальную жизнь с другим мужчиной. Он оградил её от себя кольями частокола своих предрассудков и сам же резался в кровь о его острые края.

Он ещё мог пытаться заткнуть остальные звуки, но этот голос ему не заглушить ни чем.

На четвёртый день, по мнению врачей, Кайрату стало намного лучше. И хотя Кайрат мог бы с ними поспорить, его душевные раны врачи залечить не могли. Его перевели в «общую терапию», и он не возражал.

Он даже отказался от индивидуальной палаты. Он так устал сам от себя, а эти пять таких же раненых в голову, как и он мужиков, скрашивали его одиночество одним лишь своим присутствием.

— Имя у тебя всё же чудное, — сказал седой нечёсаный мужик.

Его разбитое в кровавое месиво в пьяной драке лицо опухло и посинело, но это его, похоже, ничуть не беспокоило.

— Казахское, — в очередной раз равнодушно ответил Кайрат.

К его удовольствию, ему отдали его серую книжечку и телефон. Одолжив у соседа по кровати зарядку, он пытался его включить.

— Что-то для казаха ты больно скуласт. У них же морда — во! — показал руками круг мужик. — Нос широкий, глаза вот как у меня сейчас, пухлые. А ты какой-то, — он потряс в воздухе кистью, — не русский.

— Да, будет тебе Иваныч к парню приставать. Третий день уже лежит с нами, а ты всё «не казах, да не казах», — сказал водитель, пострадавший по вине Кайрата.

Этот дядька был к Кайрату особенно благосклонен, и вид у него, несмотря на несколько швов на лбу был довольный — Кайрат обещал оплатить ему новую машину взамен разбитой. И тот нависал над ним как коршун над добычей в надежде, что Кайрат переведёт ему деньги, едва включит телефон.

— Жена? — спросил он, увидев фотографию, которую прислала Диана. Их с Оксаной встреча в торговом центре так и осталась на экране. — Красивая.

— Нет, так, знакомая, — поспешил убрать изображение от чужих глаз Кайрат, а ещё оно рвало ему душу.

— Мнн, — многозначительно протянул дядька. — А выглядишь таким влюблённым, словно вы вчера поженились.

— Каким? — с недоумением поднял на него глаза Кайрат.

— Ну, таким, — смутился мужик, решив, что ляпнул лишнее и стал показывать на своё лицо как Иваныч, изображая казаха. — Счастливым что ли.

— Полоумным, — подсказал Иваныч. — Мне моя говорила, я тоже на свадебной фотке как этот, — он постучал пальцем по виску. — С головой не дружу, в-общем. Ушла зараза! Порвала фотографию и ушла! А я уж её как любил. Как любил!

И они стали обсуждать этих «зараз», а Кайрат снова открыл снимок.