– Дерьмо на коврике под дверью? – брезгливо вздергивает верхнюю губу, я виновато развожу руками. – Камни в окна, колотая резина, похабные надписи, распечатки угроз в почтовом ящике. Ничего не упустил?

– В предварительно сожженном почтовом ящике, – вношу незначительную поправку. – Я так привыкла к его внешнему виду за три месяца, что уже и не замечаю.

– И тебя это не парит? Говоришь спокойно.

– Я уже выплакала дневной лимит, – отвечаю максимально честно. – Чувствую себя апатичным одноклеточным и глаза болят.

– Это от монитора, с непривычки, – у столика появляется третий, разгоняя звуками своего голоса мое сердце. – Присоединюсь, не возражаете?

И оба смотрят на меня.

– Нет, – пищу, опуская взгляд в стол.

– Хотел бы я великодушно отпустить Вас пораньше, Вера, – он делает паузу, а я понимаю, что мое имя он выделил не просто так. Мне надлежит смотреть ему в глаза, когда он со мной говорит. Заставляю себя и он тут же продолжает: – Но не могу позволить себе подобной роскоши. Я три недели без помощника и мне важно, чтобы Вы максимально быстро влились в работу.

– Поняла.

Официантку он подзывает тем же пристальным взглядом. Говорит сдержанно, но обращается к ней по имени, совсем как ко мне две недели назад. И я так четко осознаю свое место, что на грудь будто булыжник ложится. Не падает, не обрушивается, всего лишь плавно опускается, оказывая давление и мешая полноценно дышать. Надо срочно избавляться от своих пустых девичьих грез, постепенно заполняющих мозг, иначе работа превратится в каторгу.

Едим молча. Ярослав больше не задает вопросов, моего короткого рассказа оказалось достаточно, Владиславу кто-то беспрестанно названивает и явно портит аппетит, я жалею, что не выбрала ненавистную мной рыбу. Ее можно было бы просто глотать, не жуя.

Снова в голову прокрадываются душащие мысли. Понимаю, что ситуация разительно отличается от той, в которой я по своей наивности оказалась три года назад, но обед в компании двух взрослых состоятельных мужчин – будь они хоть сорок раз мои коллеги – вкупе с неоднозначными подколками Ярослава, возвращают разом все воспоминания, от которых, как я думала, смогла избавиться. Отмыться.

– Я не знал, будет ли уместно преподнести Вам цветы или подарок в качестве благодарности, – неожиданно говорит Покровский. – Хотелось, но Ярослав рассказал мне о стычке у Вашего подъезда, и я принял решение не подливать масла в огонь.

Огня было предостаточно. Салим поджидал меня на лавке, хлестал виски прямо из горла, курил и с ходу начал бросать в лицо обвинения. Полез на Ярослава, получил по морде и настоятельную рекомендацию выслушать свою девушку, то есть меня, но советам не внял. Лишь ненадолго присмирел, дождавшись, пока машина Ярослава скроется за ближайшим домом.

– Напрасно утруждали себя размышлениями, – говорю резко, если не грубо. – Мы распрощались в то же утро.

– Мне жаль.

– Мне – нет. Он называл меня такими словами, значения которых пришлось гуглить, чтобы быть подкованной на будущее.

За столом повисает гнетущая тишина, но угнетает она, похоже, лишь меня. Сердце отбивает неравномерную дробь, сжимается и щемит. Я злюсь на свою несдержанность, на то, что позволила себе говорить с начальником – пусть и в неформальной обстановке – с очевидным неуважением. Но в особенности на то, что так явно дала понять – его бездействие меня ранило. Особенно сейчас, когда я знаю правду и после всех издевок от бывших коллег, что успела выслушать.

Тыкаю пальцем в экран своего мобильного, лежащего на столе, отмечаю время и опускаю его в сумочку.

– Если не возражаете, я бы хотела прогуляться перед работой.