– На проводе Ставка Верховного главнокомандования. Запрашивают: высадились ли наши войска в Крым?

– …Москва ждёт, что я скажу?.. У моего дома собрались корреспонденты всех газет. Что я скажу? Что ты побоялся подойти к берегу? Да?

– Не знаю, что им сказать, – тихо проговорил Гладков. – Только я не боялся…

Скрипнула дверь, и в ней, как в раме, возник высокий молодой полковник. В поднятой руке его, словно голубь, готовый вырваться, белела газета.

– Ура, товарищи! Наши на том берегу!

Наступила пауза.

– А ты откуда знаешь, начальник политотдела? – с облегчением и недоверием спросил маршал.

– Как откуда? В газете написано.

– Постой-постой, в какой газете? Что написано?

– В нашей, армейской, «Знамя Родины».

– Ну-ка читай, – попросил маршал, доставая из футляра очки в золотой оправе.

– Заметка называется «Наши войска ворвались в Крым», – громким голосом отчётливо прочёл начальник политотдела.

– Ничего не скажешь, заголовок хорош, – хором подтвердили корреспонденты, под шумок протиснувшиеся в комнату.

– А может, он с этого берега накропал? Знаем этих борзописцев – все могут выдумать, фантазии у каждого хватает на десятерых, – сказал маршал повеселевшим голосом.

– Э, нет! Я знаю Ваню. У нас была беседа перед десантом. Да и под заметкой написано: берег Крыма, – уверенно ответил начальник политотдела.

– Когда они успели?.. Ведь с тем берегом никакой связи… Оттуда ни слова… А тут газета, и с такими подробностями! – завосхищались вдруг офицеры и генералы.

– Товарищ маршал Советского Союза, – сразу оценив изменившуюся обстановку, попросил полковник Гладков, – разрешите отправиться на ту сторону пролива и принять командование над высадившимися войсками!

– Да-да, дорогой, езжай. Ни пуха тебе ни пера. – Маршал поднялся, пожал руку полковнику, обнял его и торопливо пошёл в аппаратную.

– …Ставка? На проводе командующий фронтом… Наши войска ворвались в Крым… Ворвались в Крым, говорю… Да, ворвались и успешно продвигаются вперед…»

Сергей Александрович вспоминал:

– Окопавшись на захваченном участке в ожидании подкрепления и подвоза боеприпасов, мы готовились к отражению контрнаступления. Оно не заставило себя ждать. Враг хотел во что бы то ни стало сбросить в море и уничтожить десант. Атаки следовали одна за другой. На горстку бойцов обрушились танки, самоходки, самолёты. Бушевал сплошной огонь. Люди гибли у меня на глазах.

Настал такой момент, когда оставшиеся в живых решили пойти в открытую атаку, чтобы с честью умереть в последнем бою, – не было ни патронов, ни возможности обороняться.

Мы поднялись и пошли с песней. И в эту критическую минуту с Тамани раздались залпы дальнобойных орудий. Противника охватило замешательство, а тут показались и наши подкрепления. Осуществлялся приказ Сталина – бросить все силы на расширение крымского плацдарма. Мы отбивали у фашистов новые и новые позиции.

О десантной операции в Крым, – заключил Сергей Александрович, – писали в общем-то немного, но героизма солдат и офицеров хватило бы на несколько романов…

Он говорил не о себе – о других, а то, что прошёл бесконечно длинные дороги войны, не прячась от опасности, жил с народом на одном дыхании, вроде бы само собой разумелось.

Материалы Борзенко, подчёркивали его товарищи, отличались исключительной правдивостью. Никакая выдумка, никакая фантазия никогда не заменит достоверности факта, живого примера. Он умел видеть то, что могло поразить воображение, чувствовать красоту и величие человеческого духа. Подтверждение этому он находил и на театре военных действий в Корее в 1950–1953 годах, и когда началась отечественная летопись освоения космоса, и в мирных буднях. В поисках именно достоверности факта он не переставал колесить по стране: «Передо мной текли реки людей…»