Прошвырнулся с верхотуры одного холма, почти от Сретенки, до другого, что у Тверской. И вдруг понял, как же, однако, я постарел – вокруг цвела новая жизнь, еще совсем телячья, но полная чрезмерных сил, свежести и красоты – которой до меня не было никакого дела.

Эта жизнь фланировала в юбках – от отсутствия которых, наверное, ничего бы не изменилось, а от присутствия на длинных ногах захватывало дух. Под звуки уличных оркестриков эта жизнь целовалась и обнималась, где вдруг ощутила желание, гоняла на досках, роликах и велосипедах, наслаждалась пивом со свежеподжаренными сосисками, словно стая воробьев, усеявшая ступени ЦУМа и цветочные клумбы.

И малолетки-распустехи, неуверенные и смеющиеся невпопад, отвязные спортсменки на роликах в драных шортах и майках, сквозь которые светилась молодая плоть, хипстерши с козьей ножкой во рту, гламурные красотки, утянутые в модные курточки и напустившие на лица таинственности, – а вокруг цветника выплясывали ватаги нетерпеливых охотников, у которых даже ноздри раздулись от предвкушения скорой добычи.

И так этой новой жизни было хорошо с самой собой, так свободно, что рядом с ней мне было совсем не грустно – даже хотелось верить, что все еще возможно.

Поэтому, когда вдруг почувствовал на себе чей-то быстрый взгляд, то повернулся не сразу – не поверил.

Но что взглянула на меня, отличил сразу – стриженная почти что под бокс ловкая аккуратная головка, со смешной рыжей челкой – не сказать, что красавица, но лицо открытое и совсем не глупое. И глаза ласковые, но внимательные. Смотрели они на меня не оценивающе, а как-то настороженно и немного удивленно.

Сначала мне показалось, что знаю ее откуда-то, но потом понял, что это не так, что просто во сне с такой встречался, в молодости.

Я вдруг размечтался, что она окажется очень стройной и высокой, выше меня на голову – просто итальянская пара получилась бы из нас, – и мы пойдем рядом, слегка соприкасаясь плечами, через сквер у Большого, через Красную площадь, Васильевский спуск, мост, увешанный гроздьями ключей, которые молодожены оставляют здесь на счастье, и по набережной в парк, где будем есть мороженое и кататься на лодке по круглому, скучному озеру.

Картинки эти, такие яркие, такие реальные, промелькнули перед мысленным взором за одно мгновение, так что я почти поверил в их возможность, но вдруг поднялась неожиданная суматоха, и сидевшая на ступеньках стая вдруг куда-то побежала.

– Оль, ты с нами? – Возглас этот просто приклеил меня к асфальту.

С именем этим, на самом деле уютным и очень русским, у меня были личные счеты – все мои бывшие благоверные были Ольгами. Скорее всего так получилось из-за лености моего характера, который всем чувствам предпочитал удобство – в ситуации перехода можно было не бояться ляпнуть чужое имя невпопад. В результате менялся запах, размер, цвет и капризы – не менялась только железная хватка и прямо-таки звериное стремление подчинять и управлять.

Я промедлил, и эта Оля вдруг пропала. Если честно, мне стало легко. Приключение случилось только в моей голове, и слава богу там не появится ничего нового, дурного, кроме фантазий.

В этот момент меня тронули за плечо. Она стояла за спиной и улыбалась. От неожиданности я почему-то отдал ей честь по-военному и представился:

– Гриша, то есть Григорий. А вы Оля?

Она кивнула, вытащила из сумки маленький блокнотик, карандаш, написала что-то на листочке и показала.

«Я не немая, просто пока мне нельзя разговаривать».

Сегодняшняя неумная жизнь, в которой не обязательно знать и уметь, главное успеть первым, – совсем мне не по вкусу. Но я живу в ней. Как животное, кожей ощущая ее опасности. Прикидываясь понимающим, потому что так удобнее. Зачем другим знать, какой я на самом деле?