– Здорово! Я тоже в Тбилиси.

Она посмотрела на меня внимательно и написала только одно слово:

«Странно».

– Плохо, а не странно – у меня друг там умер.

– Вы кто? – Возле стола возник долговязый, баскетбольного роста бритоголовый парень.

– Я знакомый.

– Интересно, когда вы успели?

– Давно уже – позавчера.

– Вы это что – серьезно?

– Еще как серьезно. Оля, кто этот Отелло?

Она засмеялась и напечатала ответ:

«Егор – он здесь работает и меня провожает».

– Егор, прощайте, рад с вами расстаться. До встречи наверху, Оля.

Что замечательно, я понял, что она рада мне – пацан вон как вскинулся, тоже почувствовал. Но в моем самолете Оли-Оленьки не оказалось – наверное, рейсы у нас были разные – а меня по прилете в Грузию не пустили тамошние быстроглазые, надутые какой-то злой гордостью пограничники.

Ничего не помогло – ни объяснения про похороны, ни звонки родным, ни предложения как-то договориться. Врагом грузинского государства меня сделал штамп о посещении Абхазии – его когда-то ставили в заграничные паспорта.

В транзитной зоне, дожидаясь обратного самолета, я просидел до ночи и все ворчал на Тролю – третью моя жену. Была она из всех троих самой молодой и самой красивой, раскусила меня мгновенно и покинула, кстати, гораздо быстрее предыдущих Оль – просто была, была и вдруг перестала – только через месяц позвонила с просьбой о разводе.

Однажды Троля узнала от подружек про какого-то невероятного кудесника-гуру – он чудесным образом омолаживал при помощи таинственных банных процедур. После недели нежности и невероятного секса я растаял, бросил лабораторию на подчиненных, извинился перед Катькой, угостив ее большим куском тунца, и оказался в горах рядом с Красной поляной.

Теперь в этих местах, назло всем завистливым недругам нашей бесшабашной родины, отгрохали нашу собственную Куршавелиху, правда, похожую на декорации кинофильма про европейскую жизнь, но горы здесь дивные, совсем не хуже альпийских.

Тогда же над рекой стоял ни на что не похожий, туземный рай, где, в глубине, среди моря разномастных домов, за высоким забором, стояли самые разные бани – русские по-белому и черному, турецкий ароматический хамам, японская офуро, с двумя бочками, одну из которых вместо воды наполняли разогретыми кедровыми опилками, а рядом египетская баня, с горячими каменными лежаками, и еще с пяток самых диковинных строений, заканчивая медным котлом, подвешенным над горящим костром – совсем, как в сказке про молодильные яблочки.

Но больше всего я полюбил, когда меня сажали в тибетскую земляную баню, где ветки были уложены на прогоревшие угли, закрывали с головой и не отпускали, пока не перестанешь стесняться, и не заорешь благим матом – вот тогда толкали в глубокий омут с ледяной водой, из которого вылетал, конечно, с криком и совершенно голый бежал по тропинке, устланной шишками и молодой крапивой, до деревянного ложа – там меня укрывали простынями, и в шесть рук начинали обвевать травяными вениками. После всего этого тело больше не существовало – оно парило в невесомости.

Даже громадные адыгские комары не могли испортить это чудесное ощущение, тем более, что дурную кровь в бане всю повыпарили.

Испортить все смогла Троля.

Между высоким, костистым банным кудесником, с черными цыганскими глазами и моей женой возникло, как она потом мне объясняла, нечто мистическое. Маг все процедуры начал проводить с Тролей самолично, пока я не спохватился, а из города, по звонку какой-то тайной надзирательницы, не возникла и подруга кудесника.

В результате громкого скандала комплекс был закрыт на санитарные дни, а мы проехали границу с Абхазией мимо потока женщин с морщинистыми руками и лицами, обожженными солнцем, которые волокли в богатую Россию скрипучие тележки, груженные мандаринами, над почти сухим руслом пограничной реки Псоу, и уже час тряслись по разбитой дороге, направляясь в Пицунду.