А главные неандертальцы сидели в пещере у костра и плевали на непогоду.
заметки по логике
Нет, не тебя так пылко я
«Красивая женщина. Стоит руку протянуть.
Протянул. Выключил музыку. <…>
Слышу: „Мишка, я сейчас умру“. <…>
– Мишка, – говорю, – в командировке.
– О Господи!..
Мне стало противно, и я ушел. Вернее, остался».
(с) Сергей Довлатов, «Компромисс» (компромисс одиннадцатый)
Действительно, проблема. Небольшая, но нередкая.
Можно ли допустить, что на самом деле любят не меня? Что на моем месте воображают кого-то другого?
Можно ли это допустить – в обоих смыслах слова?
Допустить – в смысле предположить.
Допустить – в смысле позволить.
Но тут вот какая штука, дорогие друзья и коллеги.
Даже если он(а) уверен(а) и вроде бы отдает себе полный отчет в том, что любит именно ее(его), то зададим себе вопрос: достаточно ли адекватно он(а) представляет себе ее(его) личность? Нет ли здесь некоей идеализации? Или наоборот, некоей деидеализации, не сказать – девальвации? Неких, как бы это сказать, аберраций, то есть искажений реальности?
Конечно же, аберрации есть, господа члены ученого совета!
Ведь, любя Ваню(Маню), партнер любит его/ее образ, созданный в ее(его) воображении! Отдаленность этого образа от реальности может быть различной, порою весьма и весьма значительной!
Возможен даже парадокс: воображаемый(ая) Саня(Таня) может быть ближе к реальному(ой) Ване(Мане), чем образ этого(ой) Вани(Мани), сложившийся в сознании и в бессознательном партнера.
Так что пусть себе воображает.
Лишь бы не путал(а) имена.
Или все-таки не пусть?
вот что значит настоящий верный друг
Приятели
Саша устраивался на диване с ногами, а Дима усаживался в кресло.
– Ну, докладывай, – говорил Саша, отхлебнув кофе и закуривая.
– В эту неделю ничего особенного, – говорил Дима.
– Не запирайтесь, граф!
– Погоди. Ага. Вот. Значит, так, – он тоже закуривал. – Значит, выхожу из конторы, а тут навстречу опять она. Я ее уж давно заприметил.
– Опиши! – требовал Саша.
Описывать Дима умел. Саша даже облизывался.
Потом Дима рассказывал, как предложил подвезти ее до дома, как она позвала его к себе выпить чашечку кофе, потом вышла из комнаты, он ждал-ждал и вдруг услышал шум душа. Дверь в ванную была приоткрыта…
– Тут я взял и отдернул занавеску. Ну, это что-то!
– Опиши! – кричал Саша.
За дверью обрывался гул пылесоса. Входила Света в футболке и леггинсах. Лучше любых Диминых описаний. Она в свободное время любила делать уборку.
– Звал?
– Нет, нет, – отмахивался Саша.
То есть у Саши была молодая красивая жена, да и сам он был молод и хорош: крепкий синеглазый мужчина, чуть-чуть за тридцать.
Света нарочно включала пылесос, как будто ничего не слышит и не знает. Потому что Дима все делал по ее просьбе. Потому что Саша был полная деревяшка в этом смысле.
– Хоть бы он изменил мне, что ли, – говорила она Диме, пока он помогал ей выносить мусор во двор. – А может, ревность в нем пробудить?
– А как?
– Ты опиши меня, – сказала Света. – Пусть он заподозрит. И посмотрит на меня другими глазами.
– А как я тебя опишу, если я тебя только снаружи видел?
– Я тебе расскажу. Вечером Сашка уедет к матери на дачу, я тогда позвоню, и ты все спокойно запомнишь.
– Может, ко мне зайдешь? – пугаясь, спросил Дима.
Он описывал свою новую подругу так, что Сашу дрожь била от подробностей. Включая татуировку на талии сзади. Но Саша ничего не заподозрил. И не взглянул на Свету другими глазами, на что тайно надеялся Дима.
Через две недели Саша, устроившись на диване с кофе и пепельницей, снова сказал:
– Докладывайте, граф!
– Докладываю, – Дима покосился на дверь.
Вошла Света. Она была в плаще и с сумкой.