— И не надо мне ничего объяснять. Сам не дурак, — задумчиво бросает Мартен. Неужели догадался? Недоверчиво кошусь в его сторону.

— Он сын друзей вашей семьи и намного тебя старше, — заявляет Вик с умным видом.

— И? — потеряв здравую логику в его словах, озадачено спрашиваю я. У парней с ней оказывается тоже бывают сложности.

— У меня две версии. Первая — твои родители против из-за какого-то внутреннего конфликта. Вторая — ты хочешь его бросить, но не знаешь как. В любом случае, я тебя к нему не ревную и готов принять обратно, когда ты наиграешься.

Я с трудом подавляю смешок. В голове снова крутится: «Поздравляю, Шарик, ты балбес». Ну надо же, прицепилось!

— И тебя совсем ничего не смущает из того, что ты сегодня узнал?

— Отсутствие детей для меня не проблема, — серьезно заверяет Виктор. — Если в остальном сложностей не будет, я закрою на это глаза.

— А как же твоя семья? Ты вроде говорил, что они должны одобрить мою кандидатуру, — чисто из любопытства интересуюсь я.

— Мы им пока ни о чем не скажем, а потом они никуда не денутся.

— Гениально, Шари… ой, Ватсон, — спохватившись, исправляюсь я. — Высадишь меня у ближайшего метро?

— А я думал, мы в кафе зайдём, — разочарованно сопит Виктор, ожидая совсем другой реакции на свои слова.

— Не зайдём мы никуда, Вик, — спокойно говорю я. — Ни сегодня, ни через неделю. За помощь спасибо, но на этом — всё.

***

Не знаю, какой черт дернул меня зайти в тот самый бар, где неделю назад я застукала Страйка с соседкой, обломав им ночное рандеву. Скорее всего, было банально страшно возвращаться в пустую квартиру и сидеть там в ожидании неизвестно чего. Неопределённость — мой давний и злейший враг, с которым мне неоднократно приходилось бороться, чтобы не впасть в отчаянье и депрессию. Моим тылом всегда были родители. Именно они не позволяли мне упасть и вселяли веру в собственные силы. А я боялась, всегда до ужаса боялась стать для них источником боли и страданий. И сейчас лгу им только поэтому… почти.

Забравшись на высокий стул у барной стойки, прошу бармена сделать мне алкогольный глинтвейн. Немного расслабиться не помешает, хотя с одного я вряд ли опьянею. Зато согреюсь и время до возвращения Страйка убью. Конечно, можно было попроситься к Варьке в общагу. Она бы меня пустила, даже если к ней кого-то подселили. Варя — добрый человечек, безотказный. Даже странно, что мы так и не стали с ней близкими подругами. Привязанность к нормальным и здоровым людям меня страшит возможными разочарованиями. Я не боюсь разочароваться сама, скорее, наоборот. Любая близость строится на эмоциональной связи и взаимности, а я не уверена, что мне есть что предложить другому человеку… на длительной основе. В отличие от моих родителей, я не питаю иллюзий и не верю в чудеса. Ружье, которое выпустило в меня уже два выстрела, все еще заряжено, и нет никаких гарантий, что следующая пуля не прилетит завтра или через год. Я видела слишком много слез, горя и страданий за месяцы и годы, проведенные в онкологических больницах, чтобы поддаться эгоизму и позволить кому-то привязаться ко мне. Выстроила вокруг себя собственную систему дистанций и в отношения с Виктором ввязалась по большему счету больше из-за того, что он не хотел ничего серьезного. Потом история повторилась, но уже со Страйком. Разумеется, это было не осознанно. Скорее интуитивно. Никто в открытую не признается себе, что выбирает мудаков-потребителей не из мазохистских побуждений, а из соображений безопасности и личной гиперответственности.

— Привет, тут не занято? — раздается смутно-знакомый женский голос. Дернув головой, я удивленно приподнимаю брови, узнав в обратившейся ко мне девушке нашу со Страйком соседку.