Ничего предосудительного в подобном предложении спутники Царевича не увидели и согласились продолжить путь на более удобном и быстром средстве передвижения, естественно, при условии, что Иван сам будет останавливать пролетавшие мимо «нафаршированные» всякими опциями фаэтоны, шикарные тюнингованные кареты и двуколки-кабриолеты.

– Ладно! – согласился Царевич и, подойдя к обочине «проезжей части», выставил в сторону руку с поднятым вверх большим пальцем. – Сейчас я тормозну самый навороченный экипаж с юными прелестными барышнями и глухонемым ямщиком. Прокатимся с ветерком.

Гарантирую!

Остановившиеся рядом с Иваном товарищи с сомнением переглянулись, когда мимо них «просвистела» первая карета с «юными прелестными барышнями», но ничего не сказали. Правда, когда мимо глотавших пыль путников промчалась «…надцатая» повозка, Сероволк не сдержался и, глухо зарычав, грязно выругался ей вслед.

– Не смею с вами не согласиться, коллега, – интеллигентно поддержал колдун цыгана в его умозаключениях по поводу ориентации пассажиров кареты.

Поняв, что ещё немного, и уставшие ждать «у моря погоды» «коллеги» пройдутся и по его генеалогическому древу, Царевич ободряюще им улыбнулся и уверенно указал на приближающуюся карету.

– Это точно наш «экипаж команды боевой»! – почти пропел Иван и замахал рукой дремавшему в седле кучеру. – Меня интуиция ещё никогда в этом деле не подводила, – увидев, как карета стала замедлять ход, Царевич хвастливо заявил: – Ну, что я говорил?! Иван Царевич лапшу на уши.

Прославленный в славных баталиях и сечах «рубака-парень», воевода Козлов, вояжировавший с инспекцией по ограничным дружинам, был в хорошем расположении духа. Приграничные стражи-ратники в качестве прощального презента преподнесли ему изъятую контрабанду: чудные иноземные яства и напитки. Время подходило обеденное, поэтому воевода, наказав сопровождавшему его денщику «сготовить чего-нибудь эдакого и на скорую руку», задремал. Денщик, недолго думая, выбрал из корзины иноземной снеди упаковку, на которой было написано: «Спагетти скорого приготовления. Просто добавь крутого кипятку», заварил её в установленном в карете самоваре, вывалил спагетти в супницу, добавил сверху соуса заморского на основе томата, баклажана и болгарского перца и разбудил воеводу.

– Кушать подано, «вашсокбродь»! – отрапортовал денщик и открыл крышку супницы.

– Чем порадуешь старика? – вдыхая аромат «заморского блюда», облизнулся воевода и заглянул в кастрюлю. Блюдо из дымящегося спагетти, перемешанного с соусом непривычного глазу цвета, кстати, впервые увиденное воеводой так близко, да ещё и вздрагивающее вместе с каретой на каждой кочке, для неподготовленного человека представляет довольно неприглядное зрелище.

– Ах ты, дубина стоеросовая! – накинулся воевода на денщика. – Отравить меня вздумал?! – ткнул он денщика лицом в супницу. – Сам жри глистов иноземских!

Увидев, что денщик, несмотря на угрозы, только крепче стиснул зубы, воевода выхватил кастрюлю у того из рук и собрался в порыве ярости нацепить оную тому на голову, но, побоявшись испачкать служебный транспорт, прославленный воевода решительно избавился от заморской «отравы», метнув кастрюлю в окошко.

…вешать не будет! – закончил Иван хвастать, и получил сногсшибательный удар в голову кастрюлей из окна промчавшейся мимо кареты.

Иван Царевич быстро очухался и, вскочив на ноги, собрался было в погоню за обидчиком, но, увидев корчащихся в траве товарищей бросился к ним. У лежавших на земле Сероволка и Премудрого были на лицо все признаки удушения: со слезами на глазах, посиневших от натуги лиц, они по-рыбьи хватали ртом воздух, и ничегошеньки у них не выходило. Увидев подбежавшего Царевича, лица его спутников исказила почти предсмертная гримаса боли и отчаяния. Несколько долгих секунд смотрели они друг на друга, несколько томительных мгновений продолжалась эта немая сцена. И, наконец, их прорвало.