Боюсь, что я не справился с зевотой. Несомненно, так оно и есть, и тем не менее это был все тот же застарелый словесный понос, которым хронически страдали подобные Дженсену ничтожества. Но хозяину это понравится, ведь именно такие вот статьи и взбадривают клиентов-рекламодателей, оказывая на них психологическое воздействие, и сегодня в полдень матерые финансовые волки, собравшись к ленчу в «Юнион клаб», будут горячо обсуждать статью из утреннего выпуска.

Допустим, что все наоборот, сказал я себе, допустим, что торговля в упадке, что строительные компании обанкротились, что заводы начали выбрасывать рабочих на улицу, – так ведь пока окончательно не подопрет, в газете не появится об этом ни строчки.

Я сложил газету и отодвинул ее в сторону. Открыл ящик, вытащил пачку заметок, которые набросал накануне во второй половине дня, и начал их просматривать.

Лайтнинг, редакционный рассыльный, вышел из тени и остановился около моего стола.

– Доброе утро, мистер Грейвс, – сказал он.

– Это ты свистел? – поинтересовался я.

– Угу, видать, это был я.

Он положил передо мной на стол корректуру.

– Ваша статья для сегодняшнего номера, – сказал он. – Та самая, в которой вы объясняете, почему вымерли мамонты и другие крупные животные. Я подумал, что, может, вам захочется взглянуть на нее.

Я пробежал глазами корректуру. Какой-то остряк из отдела литературной правки, как водится, состряпал для нее разухабистый заголовок.

– Раненько вы сегодня, мистер Грейвс, – заметил Лайтнинг.

– Нужно подготовить материал на две недели вперед, – сказал я. – Я уезжаю в командировку.

– Слыхал-слыхал, – оживился он. – По астрономической части.

– Что ж, пожалуй, это близко к истине. Загляну во все большие обсерватории. Должен написать серию статей о космосе. О дальнем. Всякие там галактики и тому подобное.

– Мистер Грейвс, – спросил Лайтнинг, – как по-вашему, они позволят вам хоть чуток посмотреть в телескоп?

– Сомневаюсь. Время наблюдений расписано до минуты.

– Мистер Грейвс…

– Что еще, Лайтнинг?

– Как вы думаете, есть там люди? На этих самых звездах?

– Понятия не имею. Этого никто не знает. Но, очевидно, где-нибудь все-таки должна существовать жизнь.

– Такая, как у нас?

– Нет, едва ли.

Лайтнинг потоптался немного и вдруг выпалил:

– Вот черт, чуть не забыл. Вас тут хочет видеть какой-то тип.

– Он здесь?

– Ага. Ввалился сюда часа два назад. Я сказал ему, что вы еще не скоро будете. А он все-таки решил подождать.

– Где же он?

– Прошел прямехонько в комнату радиопрослушивания и плюхнулся в кресло. Сдается мне, что он там заснул.

– Так пойдем посмотрим, – сказал я, поднимаясь со стула.

Мне следовало бы догадаться сразу. Такой номер мог отколоть один-единственный человек на свете. Только для него одного ничего не значило время суток.

Он полулежал в кресле с детски-наивной улыбкой на лице. Из многочисленных приемников неслось невнятное бормотание департаментов полиции, патрульных автомашин, пожарных депо и других учреждений, стоящих на страже законности и порядка, и под аккомпанемент всей этой тарабарщины он деликатно похрапывал.

Мы стояли и смотрели на него.

– Кто это, мистер Грейвс? – спросил Лайтнинг. – Вы его знаете, мистер Грейвс?

– Его зовут Карлтон Стирлинг, – ответил я. – Он биолог, работает в университете, и он мой друг.

– А на вид никакой он не биолог, – убежденно заявил Лайтнинг.

– Лайтнинг, – сказал я этому скептику, – со временем ты поймешь, что биологи, астрономы, физики и прочие представители этого ужасного племени ученых такие же люди, как и мы с тобой.

– Но ворваться сюда в три часа ночи! В полной уверенности, что вы здесь.