Хорошо, решила Марина, если тебе все равно и ты рада от меня отделаться, я сама подам заявление. К тому же все остальные были в восторге. Старинные школы красивы, знамениты и превосходно оснащены – это, по сути, колледжи в миниатюре. Тем больше у нее шансов поступить в Кембридж. Миссис Добош, бабушкина подруга, призвала их со всеми брошюрами в свою квартиру на Мейда-Вейл, утопающую в белых коврах. Ей рассказали обо всем, что видели в дни открытых дверей: о лодочных сараях, монастырских галереях, дортуарах, «компутерных» комнатах, обсерваториях.

– Плавательные бас-сейны? – спросила миссис Добош.

– Крытые! – подтвердила Рози, которая согласилась бы плавать в чем угодно: в темных водах, в лесных озерах, заросших травой.

– Очень хорошо. И вы, конечно, видели Кум-Эбби, куда ходила моя внучатая племянница?

– Конечно! – ответила Рози, метнув на внучку яростный взгляд.

– Конечно.

И Марина подала заявление на экзамены. Деньги, похоже, никого не заботили. Снежный ком подпрыгнул на кочке и набрал скорость. Может, она никуда не пройдет, но теперь, когда все зашло так далеко, унывать было глупо.

Ее приняли во все четыре школы, куда она пыталась поступить. И хотя две из них, с самой неподдельной славой, предложили стипендию, а Кум-Эбби – лишь скромный грант, Марина решила, что именно этот пансион ей больше всего подходит. Другие, с их ледяными батареями, угрюмыми садовниками, огородами, яхтами, глиняными голубками и принудительными походами, не внушали уверенности. Кум-Эбби, напротив, являл собой идеальное сочетание впечатляющей старины, высоких учебных показателей и скромного статуса и к тому же располагался в Дорсете, неподалеку от Блэкмурской равнины; климат здоровый, согласились Маринины бабушки, и на поезде добраться несложно.

И если членов семьи беспокоили наркотики, ежедневная церковная служба или четырехкратный численный перевес мальчиков, то они ничего не сказали. Марину и саму терзали тревоги – как и любого на ее месте, – но касались они большей частью отвлеченных вопросов: не предвещают ли боли в спине остеопороз и окрепнет ли грудь к сентябрю, если достаточно часто купать ее в холодной воде? Вскоре из школы начали приходить пухлые гербовые конверты, и Марина, в промежутках между экзаменами на получение аттестата, вознаграждала себя тем, что зачитывала письма до дыр. Среди них было расписание церковных служб: заутрени и литургии для хора, в который она с радостью запишется, чтобы брать высокие ноты гимна Ave Verum композитора Бёрда (Уильяма, 1543–1623). Они всей семьей изучили миниатюрный план развалин аббатства, к которому примыкает школа: старые стены умело объединил с новыми зданиями архитектор из Клуба Кумских выпускников, имевший (предположила Маринина мама) друзей в Плановом департаменте. Бабушкин оптик после долгого обследования прописал Марине полупрозрачные контактные линзы, которые разрешалось носить по два часа в день. Она практиковалась каждый вечер, и, хотя от линз нещадно драло глаза, оно того стоило.

Пришел скарлатиновый вопросник, «Альманах» и свод правил, общих и дополнительных: для стипендиатов и тех, кого в Илинге называли старостами, а в Кум-Эбби – сэрами, даже девочек. У школьного казначея, полковника Перри, был за пять фунтов куплен свежий номер школьного журнала «Кумский вестник». Пришли упаковочные листы и список вещей, которые позволено взять с собой, – инженерные калькуляторы, ящички для сластей, сапоги для верховой езды («по желанию»), настольная лампа (вилка британского образца), стиральный мешок, 1 (одна) кружка – а также адреса одобренных магазинов, поставляющих шикарные фраки (для мальчиков), унылые блейзеры (для девочек) и шарфы школьных цветов (темно-синий и розовый). Пришел список книг и буклет с крикетными свитерами, камербандами и графинами Клуба Кумских выпускников, а на сладкое – точные размеры школьного сундука.