– Ну надо же! – еще пуще разобиделась Мейбл. – Надо полагать, чай ты перед службой не пила?

– Не успела, – ответила Рода, но и она вспомнила службы старой «низкой» церкви их детства, когда для тех, кто шел на службу пораньше, выставляли поднос с чаем и тонкими ломтиками хлеба с маслом. – Пожарю-ка я себе яичницу, – возвестила она.

Она слегка надулась, точно это сестра должна была предложить ей яичницу, но Мейбл, уязвленная тем, что сочла хитрой уловку Роды, осталась на месте, упорно продолжая читать «Дейли график».

Закончив завтрак, Малькольм и Дейдре собрались уходить. Малькольм всегда ездил в Сити подземкой, но Дейдре предпочитала автобус, хотя тот шел намного медленнее. Она сидела в полудреме, с раскрытым учебником по антропологии на коленях, сознавая, какое прекрасное сегодня утро, но не думая ни о чем конкретном. Она испытывала смутную тоску, слабое ощущение недовольства, но в этом не было ничего необычного. Она хотела быть красивее, умнее, иметь собственную квартиру, а еще не помешало бы влюбиться. Она вспомнила, что сегодня вечером идет в театр с другом Малькольма, которому, пожалуй, нравится на скучный манер, но такая перспектива не вызывала у нее особой радости. Бернард Сприндж был из тех молодых людей, которых мать с теткой считали «подходящими», а одного этого было достаточно, чтобы очернить его в глазах Дейдре. С другой стороны, представится подходящая возможность надеть новое платье с открытыми плечами и без бретелек.

У школы антропологии, а точнее, на углу здания, где она располагалась (две-три комнаты – вот и все, что могли допустить власти колледжа для изучения этого нового и рискованного предмета), она нагнала двух студенток-третьекурсниц, Ванессу Ивс и Примроуз Катбаш, которые собирались на семинар. Эта варварская церемония, возможно, отголосок тех дней, когда христиан бросали на съедение львам, устраивалась каждую неделю. Кто-нибудь готовил и зачитывал доклад на заданную тему, после чего все с величайшим удовольствием рвали и его, и автора на части и вносили собственную лепту, излагая свою точку зрения на различные предметы, не всегда относящиеся к делу.

Дейдре с легким восхищением прислушивалась к разговору девушек. Примроуз, высокая белокурая амазонка, обладала ясными и громко выражаемыми политическими взглядами, а темненькая и томная Ванесса обычно терзалась из-за того или иного любовного романа. Из услышанного выходило, что сегодня у нее похмелье, а ей предстояло читать доклад на семинаре.

– Я сегодня вся на нервах, – стонала она, – мне кажется, я такая хрупкая, точно из венецианского стекла, рассыплюсь, только дохни.

– Если ты действительно доклад не закончила, пощады от Фэрфекса не жди, – бесцеремонно отрезала Примроуз.

– Знаю… Но подумай, какая изощренная пытка! Едкий сарказм тона, который он с нами берет… Как по-твоему, он его заранее репетирует? Интересно, на нем будет костюм из грубого твида… Так мужественно, да?

– Ума не приложу, что ты нашла в профессоре Фэрфексе, – благоразумно отозвалась Примроуз. – Он даже внешне некрасивый.

– Знаю, благослови его, Боже, – пробормотала Ванесса глупо влюбленным тоном, – но уроды бывают так отчаянно привлекательны, помяни мое слово.

Дейдре пренебрежительно скривилась. Она-то считала, что так манерно разговаривают только студентки Оксфорда, но тут же вспомнила, что Ванесса живет в Кенсингтоне, а оттуда чего угодно можно ожидать. Она уселась за работу в темной, наводящей тоску комнате, где на полках вдоль стен стояло множество потрепанных книг и повсюду были развешаны траченные молью африканские маски, попавшие сюда с целью вдохновлять студентов в учебе или потому, что все музеи от них отказались. Тут даже имелся скелетик какого-то зверька, реликт тех дней, когда помещением пользовался факультет зоологии.