Н-да, ох уж эти старческие болячки! Про них можно сложить целую историю: прогрессирующая потеря памяти, глаукома, молоткообразный палец, гиперестезия мочевого пузыря, бессонница. Когда я вижу чужое страдание, мой голос автоматически приобретает сентиментальные нотки. Это притом, что из-за избыточного веса Аннелиза была подвержена большему риску, чем я: повышенное давление, плохие данные лабораторных исследований, жалобы на боли в позвоночнике. Она относилась к тому типу пациентов, которые норовят скрывать и преуменьшать свои проблемы, и докторам трудно получить объективную картину. Сами же они крайне редко заглядывают в медицинские учреждения. Даже передо мной Аннелиза всегда преуменьшала свои недомогания, но и мне от нее напрасно было ждать сочувствия. Пожалуй, в подобной установке есть свой резон.

К счастью, никто не знает часа своей смерти. По крайней мере, я ни при каких обстоятельствах не хотела бы знать его заранее. Но и жизнь после смерти я не представляю. Конец так конец, что было, того не вернешь.

Аннелиза хотя и не посещала церковь, но была падкой до всяких духовных искушений. «Исключительно в шутку», – приговаривала она, читая гороскопы. – «Тьфу, тьфу, тьфу», – частенько повторяла, стуча по дереву. Однажды Аннелиза при мне даже перекрестилась, и кто знает, может, она втайне молилась. А так как подруга, несмотря на свой внушительный вес, летала во сне, то была убеждена, что эта способность останется у нее и в другой жизни. Иногда она чувствовала, как вокруг нее словно мотыльки порхают умершие родители и другие предки, оставляя легкие дуновения и передавая ощущения любви и защищенности.

– Скажи еще, что у тебя есть свой ангел-хранитель, – усмехнулась я, иронизируя над ее предрассудками.

Аннелиза кивнула и улыбнулась. Иногда она становится похожей на маленькую девочку.

Когда мы с ней познакомились, ей было десять лет. Светловолосые косички являли собой противоположность моей прическе под пажа. На ней была берхтенсгаденская вязаная кофта с красно-зеленой кокеткой, с пуговицами в народном стиле и вязаным стягивающим талию пояском.

Мне очень захотелось такую же кофточку, но мама в ответ выдавила сквозь зубы: «Тебе бы подошла!»

Только сейчас я понимаю, что за столь очевидным неприятием этого предмета одежды пряталась ее тлеющая ненависть к гитлеровскому режиму.

Нашему сыну Кристиану было около двух лет, когда он привел домой собаку. Терьер принадлежал дедушкиному другу, которого отправили в дом престарелых. Никто не захотел приютить животное, и мы оставили его у себя. Во всех семьях одна и та же история: вначале дети клянутся, что будут заботиться о животном и пару дней действительно носятся с новым членом семьи. Но рано или поздно забота о животном целиком ложится на плечи хозяйки дома.

Однажды, выгуливая вечером собаку, я познакомилась с семейной парой, жившей по соседству. Они тоже вышли погулять со своей жесткошерстной таксой. Слово за слово, и я узнала много об этих людях, значительно превосходивших меня по возрасту.

Уже во время наших первых разговоров фрау Ребхун, – которая была на голову выше мужа, – стала возмущаться по поводу одной газетной статьи на злобу дня. Триста семьдесят четыре видные женщины публично признались в том, что нелегально сделали аборт. Помню, мы с ней тогда здорово подискутировали; но когда я узнала, что эта пара долгие годы тщетно мечтала завести ребенка, то я умолкла.

Ребхуны держали антикварный магазин в старой части Висбадена, специализировавшийся на украшениях. Они были неразлучны и лепились друг к другу, как репейник, вместе каждый день отправлялись на работу и всегда брали с собой собаку. Такса не производила впечатления цербера, однако могла порой угрожающе зарычать и оскалить зубы.