Я опять налег; теперь ко мне присоединилась Кора. Мы поднатужились. Еще раз поднатужились. И вдруг машина перевернулась и полетела, вращаясь, в овраг с таким грохотом, что слышно было, наверное, за милю.

Фары светились, но машина не взорвалась. Это был опасный момент. Взорвись она – зажигание-то работало, – и как тогда объяснить, почему мы тоже не сгорели?

Я толкнул камень и скатил его в овраг. Взял доску, вернулся к дороге и просто бросил ее, прямо там: по всей дороге валялись такие деревяшки, упавшие с грузовиков, – вот и еще одна. Я ее заранее подержал на проезжей части, и она вся была в следах от шин.

Я вернулся, взял Кору на руки и стал спускаться. Это я проделал из-за следов. Мои-то следы значения не имели. Скоро здесь будет полно отпечатков мужских ботинок, идущих вниз. А следы от острых каблучков должны идти только в одном направлении – на случай, если захотят проверить.

Я опустил Кору на землю. Машина лежала на боку посередине спуска. Ник был внутри, только теперь на полу. Треснувшая бутылка застряла между ним и сиденьем, и пока мы на все это смотрели, булькнула еще раз.

Верх у машины помялся, крылья погнулись. Я попробовал, открываются ли двери. Это было важно, так как я собирался залезть внутрь и порезаться стеклом, пока Кора бежит наверх и зовет на помощь. Двери открывались легко.

Нужно было придать Коре потрепанный вил, и я занялся ее блузкой – начал отрывать пуговицы. Кора смотрела на меня, и глаза ее казались не голубыми, а черными. Она задышала быстрее и почти прижалась ко мне.

– Разорви ее!

Я схватился за блузку и дернул, и она разошлась спереди, обнажив ей грудь.

– Ты порвала ее, когда вылезала из машины. Зацепилась за ручку.

Мой голос звучал как-то странно, как будто шел из граммофона.

– А вот это – ты не помнишь, откуда. – Я размахнулся и изо всех сил ударил ее в глаз. Она упала. Она лежала у моих ног; глаза у нее сверкали, грудь вздымалась, торчащие соски, казалось, смотрели на меня. Из моего горла вырвалось рычание, словно я превратился в зверя, язык вдруг перестал умещаться во рту, и в нем дико пульсировала кровь.

– Да, Фрэнк, да!

Я не помню, как оказался рядом. Разверзнись под нами ад, я бы и не заметил. Я должен был овладеть ею, пусть и ценою жизни.

И я овладел ею.

Несколько минут мы лежали словно пьяные. Стояла тишина; было слышно, как в машине продолжает булькать вино.

– Что теперь, Фрэнк?

– Трудный путь, Кора. Тебе придется постараться – уже сегодня. Уверена, что справишься?

– Теперь я все смогу.

– Копы возьмутся за тебя как следует. Постараются расколоть. Ты готова?

– Кажется, да.

– Наверное, тебе что-нибудь предъявят. Хотя вряд ли – с таким количеством свидетелей, как у нас. И все равно, думаю, попробуют. Может, пришьют непредумышленное и посадят на год. Надеюсь, этим все и кончится. Выдержишь?

– Если ты будешь меня ждать.

– Буду.

– Тогда выдержу.

– Обо мне сейчас не думай. Я пьян. Они сделают тесты – и убедятся. Я буду нести всякую околесицу – нарочно, чтобы они разозлились. Так мне больше поверят, когда я все расскажу на трезвую голову.

– Я запомню.

– И ты на меня злишься. За то, что напился. И вообще – все это из-за меня.

– Да, я поняла.

– Значит – все.

– Фрэнк!

– Да?

– Еще одно. Мы должны любить друг друга. Если мы любим, все остальное неважно.

– А мы любим?

– Ладно, я скажу первая. Я люблю тебя, Фрэнк.

– Я люблю тебя, Кора.

– Поцелуй меня.

Я поцеловал ее и прижал к себе, и тут увидал на холме за оврагом свет автомобильных фар.

– Давай на дорогу. У тебя все получится.

– У меня получится.

– Просто зови на помощь. Ты еще не знаешь, что он погиб.