Наши пожилые родственники, хорошо понимая, что я никак не могла знать детали жизни давно ушедших из нашего мира людей, холодели. Суеверно перешептывались, а затем прощались, и спешно покидали наш гостеприимный дом. Подальше от маленького оракула. Мне кажется, первая седина у отца появилась именно тогда.

Папа, признанный гений в мире московской хирургии, известный на всю Россию своими уникальными ювелирными швами, спасавший каждый день человеческие жизни, не мог разобраться в диагнозе собственного чада. Я видела, как он о чём-то постоянно грустит, звонит коллегам и зарывается с головой в медицинских энциклопедиях, посвященных детской психологии. Я подходила к нему, клала руки на его поникшие плечи, искренне переживая из-за того, что так сильно его расстраиваю. И говорила, что знаю рецепт лекарства для меня:

– «Папа, мне так нужны… качели… Они обязательно помогут мне выздороветь!».

Да, я просила свои собственные, предназначенные лично мне, прибитые в центре комнаты к потолку, качели. Угрюмый отец покорно исполнил и эту мою прихоть.

Сегодня, с высоты своих лет, я никак не могу представить – что же чувствовали мои измотанные и уставшие родители, наблюдающие за тем, как я, раскачивалась на своем домашнем аттракционе, запустив голову назад. Я по-прежнему не спала, общаясь с мертвецами, плохо ела, но обретя качели, становилась невероятно счастливой. Интересно, о чём они думали, глядя на меня? Возможно о том, что их дочь ежедневно балансировала между жизнью и смертью, вперед-назад, вправо-влево.

Быть может поэтому я так люблю смерть. И не страшусь ее. И Смерть нас полюбит. Абсолютно всех. Рано или поздно. Моя Смерть когда-нибудь придет ко мне в блеклой мышино- алюминевой шинели, кашемировой и уютной на ощупь, как ЛороПиано, но которая, увы, совсем не греет.

Сегодня я впервые лечу навстречу к результату работы Смерти. Моя прабабушка умерла. И завещала мне дом. Азербайждан, встречай.»

Лёгкого удара выпущенных шасси о раскаленный асфальт аэродрома хватило, чтобы Ева вздрогнула. Незакрытая бутылка Sunpellegrino рухнула на брюки Евы, окончательно разбудив ее. Остатки дрёмы прокричали ей одно слово, она более, чем чётко услышала чьё-то пронзительное: «Маама!». Еву передёрнуло от этого внезапного клича, эхом отозвавшимся в ее спутанных мыслях спросонья. Не сразу распознав авиапосадку, в её голове проскочило встревоженное: «Неужели этот великовозрастный придурок все ещё третирует малыша?», она наклонилась к отверстию между креслами.

Мерзотнейшая из псевдомужских рож даже не проснулась от приземления. Ева приподнялась, чтобы окончательно удостовериться в том, что ребенок находится в полной безопасности. Пацан оторвался от мультипликационных захватчиков детского сознания в мобильном телефоне и улыбнулся ей, задрав голову наверх: «Мы уже в Баку?».

Ева потрепала его по ржаным волосам и шепнула:

– «Воздух вокруг нас слишком прекрасен, чтобы превращать его в перегар, правда? Не бухай, как папаша, как вырастешь. Обещаешь?».

Заручившись одобрительным кивком ребенка, она, наконец, выдохнула, расправила затекшие плечи и обернулась, чтобы получше рассмотреть своих соседей по полету на задних рядах.

В мире ежедневно приземляется почти 90 тысяч самолетов. Разноцветные, мультикультурные, с разной религией, правилами, часовыми поясами и направлениями, но внутри – так похожие друг на друга.

В полости огромной металлической птицы – от хвоста до кабины пилота – сгибаясь под багажными полками, сразу после посадки привстают с мест всего три категории людей. Ева дала им прозвища, начинающиеся на букву