– Помочь встать? – осведомился Арсений Ильич.

– Не нужно, я сам, – Шатов осторожно оперся о землю руками, подтянул ногу, перенес вес на нее, вздрогнул от нового росчерка боли и встал.

– В машину, – приказал Арсений Ильич.

– Я вас не поблагодарил… – пробормотал Шатов.

– Еще успеете, – пообещал Арсений Ильич, – и отработаете многократно. Садитесь, поехали.

Шатов сел в машину. Потер лицо. Замер. Потом аккуратно, сантиметр за сантиметром ощупал свое лицо.

– Что-то не так? – спросил Арсений Ильич.

Шатов молча повернул к себе зеркало заднего вида.

– Увидели что-то новое? – снова спросил Арсений Ильич.

– Лицо… – пробормотал Шатов.

– Не то лицо?

– То. Нет повреждений…

– Что вы говорите? Вот подонки! А где перелом челюсти? Где заплывший глаз? Где расплющенный нос или, на худой конец, разорванная губа?

Шатов вернул зеркало в исходное положение.

Лицо было чистым, без синяков и царапин.

Когда-то давно, еще в девятом классе, Шатов нарвался в темноте на сакраментальный вопрос «Закурить не найдется?». Его били, свалив на землю, били ногами, и ему пришлось почти две недели сидеть дома, чтобы не демонстрировать людям своего вспухшего пятнистого лица и размозженных губ. Очень трудно, избивая лежащего ногами, отказать себе в небольшом удовольствии пнуть несколько раз в лицо.

– Они ни разу не ударили в лицо, – сказал Шатов, глядя перед собой.

– Наверное, я им помешал. Извините.

– Когда вы появились, они уже меня не били. Они собирались перерезать мне… – запоздалый спазм подкатился к горлу.

Шатов сглотнул слюну.

– Вы грустите по этому поводу?

– Просто странно, – Шатов повернул голову влево, к водителю, – у меня профессиональная привычка обращать внимание на странности.

– Кстати, о привычках, – Арсений Ильич мельком глянул в глаза Шатову, – вам не кажется, что эта ваша привычка чуть не отправила вас на тот свет?

Шатов промолчал.

– Вы очень красноречиво молчите, – оценил Арсений Ильич, – мне в вашем молчании даже почудилось нечто вроде – отстань, не суй свой нос в чужие дела. Это даже невежливо. И молчание ваше невежливо. В конце концов, я по вашей милости принял на свою душу грех двойного убийства.

– Извините, – пробормотал Шатов.

– Не извиняю. Я вам уже говорил, что имею к вам небескорыстный интерес. Я хочу получить выгоду.

– Деньги?

– Вас точно не били по голове? – Арсений Ильич хмыкнул, – Лучше помолчите немного, пока мы не приедем на место.

– Куда?

– На место. Уже недалеко, – машина притормозила, сворачивая на заросшую травой и лопухами лесную дорогу.

Шатов внешне безучастно наблюдал за тем, как машина очень медленно и осторожно преодолела какую-то канаву поперек дороги. Здесь мало ездят. И выглядит все безжизненно и запущенно. И за рулем сидит человек, которого Шатов видит впервые в жизни и который, тем не менее, зачем-то не только спасает жизнь Шатову, но и убивает двух человек при этом.

Таких альтруистов на свете не бывает. Не бывает. Они просто не могут существовать. Они должны вымирать, так рискуя из-за совершенно посторонних людей.

Машина остановилась.

Арсений Ильич переклонился назад, взял с заднего сидения свой кейс.

У него там пистолет, мелькнула мысль, так и не ставшая панической. Хотя место очень подходило для того, чтобы вывести Евгения Шатова из машины, поставить его на краю болота и пустить ему в затылок пулю. Из пистолета с глушителем.

И даже вон та пичуга на ветке возле самых камышей не испугается. Хотя, тело, падая в воду, наделает много шуму, так что птичка все равно испугается и улетит. И это могло бы стать единственной эпитафией…

Арсений Ильич достал из кейса пистолет, чуть помедлил, оглянувшись на Шатова. Тот спокойно выдержал взгляд. Не нужно было его сюда везти, чтобы убивать. Достаточно было только не вмешиваться там, в доме.