В душе читателей «1984» найдет свой отклик и одна ранняя дневниковая запись, утрированно аполитичная: «Единственное время, когда в офисе BBC можно было услышать поющие голоса, было раннее утро, между 6 и 8 часами. В это время работали приходящие уборщицы. Огромная их армия прибывала всегда в один и тот же час. Они усаживались в приемной в ожидании, когда им выдадут их щетки, щебеча так громко, как если бы комната была заполнена попугаями, а затем, метя коридоры, чудесно пели хором. В это время в офисе была совершенно другая атмосфера, чем та, что царила в другие часы».

Это та самая концепция женщины-«труженицы», обладающей способностью выжить в условиях диктатуры Партии (просто ее игнорируя), извечный и непреходящий образ материнского начала.

Способность Оруэлла к едкой иронии никогда его не оставляла, и не всегда ирония эта была направлена только против его скучного политического руководства. В апреле 1942 года Неру – официально оставаясь еще «хорошим парнем» – выступил с обращением к индийскому народу, употребив перефразировку строчки из стиха Киплинга «За все, что есть у нас». «Из сегодняшней речи Неру: “Кто мертв, коль Индия жива?” Это произведет впечатление на прогрессивную общественность, и как же дальше они будут насмехаться над “Кто мертв, коль Англия жива”? В отличие от некоторых представителей «прогрессивной общественности» Оруэлл никогда не романтизировал жертв колониализма, его часто раздражала ограниченность и склонность к межконфессиональной вражде определенных борцов за свободу Индии. В своих советах некоторым азиатским коллегам он прилагал все усилия, убеждая их не обходить вниманием бедственное положение евреев в Азии. И хотя сам Оруэлл ни в коей степени не являлся энтузиастом сионизма, он без устали опровергал заявления Германии и Японии, будто попытки спасения европейских евреев являются частью плана колонизации Палестины. Он твердо стоял на позиции интернационализма, насколько только это было возможно в атмосфере поддерживаемого государством патриотизма.

Оказавшись в конце войны в Париже в качестве корреспондента, он продолжал уделять особое внимание распространению борьбы с фашизмом на третий мир. Он с энтузиазмом относился к редакционной политике Libertés, парижского издания, левосоциалистического эквивалента Tribune, которое стойко следовало антиколониальной линии. Оруэлл был одним из немногих, кто понимал значимость попыток генерала де Голля восстановить влияние Франции в Индокитае. В своем сообщении для Observer он комментирует это так:

«События во французских заморских территориях вряд ли смогут пробиться на страницы французской прессы, если только не случится какой-нибудь дикости. Только покопавшись в малоизвестных непонятных изданиях, возможно узнать, к примеру, что в Алжире и Марокко органы власти правительства Виши все еще более-менее функционируют, а местная социалистическая и коммунистическая пресса вынуждена бороться за выживание в конкуренции с хорошо субсидированными изданиями реакционного толка… Забавно, что здесь мало принимают в расчет стратегическую зависимость Французской империи от других сил. Огромные ее территории без британской и американской помощи оказались бы довольно беззащитны, и что особенно очевидно, крайне маловероятно, что Индокитай сохранился бы в ее владениях без согласия на то со стороны Китая…»

Эти краткие строки могли бы послужить вступлением к тому, что вскоре станет известно всему миру под названием вьетнамской войны; не пройдет и десяти лет, и французское военное влияние во Вьетнаме и Комбодже будет вытеснено влиянием Соединенных Штатов, а коммунистический Китай окажется в числе государств, подписавших Женевские соглашения, временно разделившие Вьетнам на северную и южную части. Атмосфере этой тихой американизации там, где был Французский Индокитай, суждено было воплотиться через несколько лет на страницах романа «Тихий американец» Грэма Грина. (В 1948 году на страницах