Третий сюрприз, с которым столкнется читатель, состоит в том, что, размышляя об отставании от Запада, автор стремится отказаться от неконкретного понятия «Запад». Если мы всерьез начинаем анализировать вопрос, почему разные страны оказались успешными, то выясняем важную для понимания проблемы вещь. Запад весьма неоднороден. О Западе как о чем-то едином говорить можно скорее лишь в исключительных случаях. Всякий конкретный разговор требует понимания того, насколько страны Запада различны по своей истории. Типичная ошибка, распространенная в размышлениях о причинах нашей отсталости, состоит в том, что мы сравниваем Россию с Европой в целом: от Англии до Болгарии, от Норвегии до Сицилии, от Эстонии до Португалии. Сколько раз мне приходилось слышать размышления о том, что такое Запад, подкрепляемые лишь фактами, взятыми из опыта наиболее развитых государств! Про все остальные страны, формирующие сложную картину мира, собеседники предпочитают не рассуждать, то ли просто не зная их реалий, то ли считая их не столь уж важными для анализа России.

В такого рода рассуждениях присутствует логическая ошибка. Вот, скажем, некий аналитик рассуждает о России, сравнивая ее с Западом, но на самом деле приводя для сравнения только некоторые факты из английской истории. Факты эти настолько специфичны, что говорят лишь об особенностях английского развития, отличающего его и от развития российского, и от французского, и от греческого. Но выводы делаются в духе «Россия и Запад». Мол, мы отстали от Запада в целом, а значит… А дальше вновь следует привычный набор тезисов об ущербности именно русской культуры, именно русской ментальности, именно русского «генотипа». Но ведь на самом деле автор этих размышлений проанализировал специфику положения дел внутри «западного мира», а вовсе не российские особенности. Если мы хотим для простоты представить себе схематично общую картину развития, то надо взять не два круга – Россия и Запад, а систему кругов, расходящихся из единого центра и охватывающих все более широкие пространства. В центре будут находиться самые успешные страны, на периферии – отсталые, а остальные займут место между ними. В третьей главе читатель увидит эти круги, расходящиеся из Северной Италии. Но для разных эпох европейского развития круги будут выглядеть по-разному, и, когда мы дойдем до анализа Нового времени, в центр попадет Англия.

И наконец последнее методологическое замечание, предваряющее эту книгу. Если быть точным, речь в ней пойдет даже не о европейских странах, а о регионах и отдельных городах. Читатель будет втягиваться в разговор о Флоренции, Венеции, Генуе, Генте, Брюгге, Новгороде, Пскове, Сицилии, Апулии, Фландрии, Нормандии, Кастилии, Девоншире, Тироле, Сконе, Рейнской и Ганзейской Германии, Шампанских и Лионских ярмарках, каталонских и берберийских пиратах, левантийской торговле. Понятно, что это несколько усложнит текст, но без подобной детализации обойтись невозможно. Национальные государства и национальные экономики как единый комплекс сложились лишь в Новое время, а в те эпохи, о которых здесь пойдет речь, существовали города-государства и всякие регионы со своими традиционными названиями. Даже тогда, когда регионы складывались в монархию или империю, их историческая судьба и экономическая динамика были различными. Мы привыкли к тому, что в России существует огромный разрыв между отдельными частями страны, но похожим образом развивались ведь и другие страны. Поэтому не стоит удивляться, если речь в какой-то момент зайдет о событиях, происходивших в Новгороде, а не в России, и в качестве успешного примера мы будем рассматривать Венецию и Брюгге, а не Италию и Бельгию. Более того, даже такого слова, как «Бельгия», нам придется избегать, чтобы не впадать в анахронизм