Порой было непросто уловить смысл того, о чем говорит Марио. Он имел привычку перескакивать с темы на тему, что усложняло беседу. Но я всегда исходил из того, что Марио есть что сказать. Постепенно он признал, что женский голос обращен к нему. Еще через какое-то время он согласился поделиться, о чем она говорит. Марио назвал ее Сью. Фразы Сью были короткими, иногда вырванными из контекста, часто агрессивными и с сексуальным подтекстом. Так, однажды, когда он играл любовную балладу одной из своих любимых исполнительниц, он внезапно услышал голос Сью. Когда я начал расспрашивать, Марио сказал, что Сью произнесла «ущипни соски». Иногда он слышал слова вроде «тупица» или приказы вроде «остановись».

Не нормализуя, но исследуя галлюцинации и разрозненные короткие высказывания, а также контекст, в которых они возникали, я понял, что ситуации, предполагающие сексуальное возбуждение и влечение к женскому телу, вызывали галлюцинации, которые Марио артикулировал. Из бесед с его родителями я также узнал, что они впервые обратили внимание на «необычное» поведение сына, когда они смотрели ситком, героинями которого были взрослые женщины. С тех пор он больше не смотрел такие сериалы.

Во время терапии я общался с Марио диалогически, учитывая его вербальные ограничения. Это вылилось в серию регулярных коротких бесед на такие темы, как музыка, пение, птицы, походы по магазинам, купание и учеба в школе. Я заметил у Марио забавную манеру подражать голосу Сью и изображать удивление и шок от услышанного. Так я пришел к выводу, что до него можно достучаться через шутки. Этот подход оказался эффективным, и через пару недель мы уже вовсю обменивались шутками. Содержание шуток позволило мне предположить, что в школе Марио испытал «настоящее» сексуальное возбуждение в отношении одноклассниц, и именно это и запустило психотический механизм.

И в конце концов, наши беседы позволили ему привести жизнь в порядок. Другими словами, психотерапия может помочь людям не сойти с ума из-за временно охватившего их безумия. Такой подход открывает возможности для будущего в тот момент, когда кажется, что жизнь разваливается на части.

Прорыв случился, когда мы обсудили, что обычно делают взрослые: это побудило его высказать мысль, что у взрослых есть работа. Серьезно восприняв это открытие, я отвел его туда, где он мог бы заниматься чем-то, похожим на работу. По окончании курса терапии он начал посещать центр дневного ухода, который специализируется на рабочих задачах, таких как упаковка коробок с шурупами. На этой работе он не только занимался осмысленным трудом, но и обзавелся «профессиональными связями» и «коллегами», которые отвлекли его от опыта неструктурированного общения с женским полом.

Во время обсуждений психоза люди часто упускают из виду специфические детали опыта и фокусируются на отдельных формах психоза, таких как шизофрения, паранойя или маниакально-депрессивный психоз. Все эти термины относятся к разным клиническим картинам. В рамках лечения они могут помочь выявить взаимосвязь между симптомами и жалобами. Однако главный их недостаток заключается в том, что они отвлекают внимание от опыта конкретного человека, контекста и заставляют нас ошибочно полагать, что эти заболевания вызваны биологическими аномалиями. Поэтому я предлагаю взглянуть на структуру психоза немного шире^>22.

Язык рождает истории, если мы способны подобрать слова, которыми можем заполнить свой внутренний мир. В случае успеха у нас в сознании выстраивается настоящая съемочная площадка – нам же отведена роль режиссера, который неустанно бегает и организовывает съемку внутреннего фильма. Но это не всё: все остальные обязанности на этой площадке тоже отведены нам. Мы не просто режиссеры, мы и сценаристы, и актеры, и критики, которые придирчиво оценивают получившийся материал, и самый главный зритель. Зритель, которому фильм становится доступным на предпоказе и который знает, что происходит и вот-вот произойдет.