Таким образом, высокопоставленный чиновник Госкино протянул руку помощи фильму, заставив заткнуться всех его противников на низших этажах киновласти. Более того, Госкино согласилось выделить дополнительные средства для завершения работы над фильмом. В итоге вскоре съемочная группа фильма отправилась на последние натурные съемки в Туркмению, где и завершила работу над картиной (отметим, что по решению Баскакова курировал этот этап работы Вадим Спицын).

Кстати, Баскаков постоянно телеграфировал Спицыну в Туркмению, чтобы в банде Абдуллы обязательно были русские. Зампред боялся, что если будет иначе, то республиканские руководители могут обвинить Госкино в разжигании национальной розни: дескать, у вас все бандиты – азиаты. А подобные упреки после пражских событий ничем хорошим закончиться не могли.

В начале сентября 1969 года работа над фильмом была полностью завершена. Но мытарства его не закончились. На этот раз картину стало мурыжить руководство «Мосфильма». Оно распорядилось внести в нее 27 поправок, но Мотыль осуществил только некоторые из них. В частности, он сократил эпизоды с пьянством Верещагина, вырезал икону Богоматери со струйкой крови в сцене убийства хранителя музея, даже заново переоркестровал музыку Исаака Шварца. Однако и этот вариант генерального директора «Мосфильма» Сурина не удовлетворил, и он настоял на том, чтобы акт о приемке картины в Госкино пока не подписывали.

Судя по всему, он надеялся разрешить эту ситуацию с помощью «верхов». Зная о том, какую неоднозначную реакцию этот фильм вызвал как у руководства ЭТО, так и в Госкино, он решил «прогнать» картину «по дачам» – то есть показать ее членам Политбюро (после чехословацких событий в высшем советском руководстве появилась привычка лично визировать наиболее спорные фильмы на дачных просмотрах). В итоге фильм попал к Брежневу, который от увиденного… впал в настоящий восторг, поскольку был большим поклонником американских вестернов. Тем же вечером он лично позвонил руководителю Кинокомитета Романову и выразил ему признательность за появление подобной ленты. Естественно, после такого звонка киношный руководитель решил тоже познакомиться с фильмом. Как вспоминает сам В. Мотыль, картина Романову понравилась. И он распорядился вместо оставшихся почти двадцати поправок осуществить только… три.

Отметим, что хулители фильма, чтобы хоть как-то сгладить горечь от собственного поражения, все-таки отыгрались на ее авторах: дали картине вторую прокатную категорию, что снижало сумму гонораров за производство. Но верховная власть к этому факту не имела никакого отношения: это опять были внутрицеховые разборки. Об этом же говорят и другие факты: например, многие известные коллеги Мотыля не приняли его картину и говорили об этом в открытую. Как вспоминает сценарист Р. Ибрагимбеков: «Мой незабвенный учитель Сергей Аполлинариевич Герасимов, посмотрев фильм, сказал: «Старик, я думал, ты серьезный человек…» «Картина неплохая, только рояль в кустах все время торчит», – говорил Эльдар Рязанов. Никита Михалков тоже считал, что на экране играют в поддавки…»

Из этой же «оперы» и история о том, как «Белое солнце пустыни» постоянно гнобили, ни разу не удостоив ни одной из кинематографических наград. Опять же это были не «наезды» кого-то из кремлевских небожителей, а разборки внутри киношного клана. И Мотыль здесь был далеко не одинок. Взять, к примеру, другого известного советского кинорежиссера – Леонида Гайдая. За 35-летнюю карьеру в кинематографе ни один фильм этого выдающегося комедиографа не был удостоен какой-либо награды на Всесоюзных кинофестивалях, а сам он был отмечен только однажды, причем не призом, а всего лишь… почетным дипломом.