– Эллен, мне сорок два и это мой второй брак. Ты в своем уме, какие подружки невесты? Это же не королевская свадьба!

– Было бы красиво, – обиделась я.

– Была у меня грандиозная свадьба, Эллен, на которой от меня ничего не зависело, потому что там заправляла моя мама, а до чего у мамы не дошли руки, так бывшая свекровь позаботилась, сделала все, чтобы только о ней все и говорили, даже в церковь пришла чуть ли не в белом, как невеста, а потом еще заявила, что у них в семье так заведено, что первый танец исполняют жених со своей мамой. Сейчас я хочу, чтобы этот день был только для меня с Чарли. Ты моя самая близкая подруга, конечно, ты тоже там будешь, поможешь мне. Но только без фанатизма! Пожалуйста, не увлекайся!

– Ну хоть шляпку-то можно? – попросила я.

– Ой, да цепляй ты что хочешь себе на голову! – снисходительно разрешила Ханна.

Сегодня мой день рождения. Сегодня мне исполняется сорок два годика, унылый мрак и тихий ужас.

Так еще сегодня понедельник. Надо принять закон, запрещающий отмечать дни рождения в понедельник. Это самый неподходящий день недели.

Сорок второй день рождения еще мрачнее, чем сороковой юбилей. Уже тогда я была в отчаянии от мысли, что мне стукнуло сорок, и думала, что после этого рубежа начинается неумолимое погружение в пучину старческого слабоумия и физической немощи, я начну сохнуть, сморщиваться и разваливаться на части, да еще буду на ходу забывать, зачем зашла в комнату (это случается со мной все чаще и чаще). Но тогда, на мой юбилей, Саймон увез меня в Париж, где мы с ним провели восхитительно романтический уикенд (кстати, воздержитесь от поедания круассанов в постели, потому что потом крошки повсюду и занятие сексом становится сродни лежанию на гвоздях и хождению по стеклу, не рекомендую).

Мы прогуливались вдоль набережной Сены, держась за ручки, Саймон ворчал, зачем я скупаю кипы старых открыток («потому что мне они близки по духу, а у тебя, Саймон, как не было души, так и нет»), потом мы ужасались бесконечности очередей на Эйфелеву башню, а из Лувра Саймону пришлось вытаскивать меня силком, потому что я жаждала увидеть Мону Лизу, но к ней было не протолкнуться из-за несметных орд туристов, и когда я все-таки с трудом протиснулась к ней, то была разочарована маленьким размером и грязноватой палитрой и стала возмущаться из-за чего весь этот ажиотаж, в то время как другие ценители искусства, которым пришлось полсвета проехать, чтобы исполнить свою заветную мечту и хоть одним глазком взглянуть на шедевральную Мону Лизу, не разделяли моего мнения и даже пытались вступить со мной в перепалку, на что я тогда во всеуслышание заявила, что мне здесь тошно и от людей, и от искусства. Вообще в Париже так тесно от народа, что мне было необходимо периодически искать укрытия в малюсеньких кафешках, где я пыталась восстановить душевное равновесие изрядным количеством красного вина, что в целом вылилось в то, что весь тот уикенд проплыл перед моим взором подернутый пурпурной дымкой.

Однако был там и довольно неприятный момент, когда Саймон оставил меня одну в нашем роскошном номере отеля, потому что я хотела принять расслабляющую ванну, а сам спустился в бар, чтобы пропустить стаканчик. В нашем номере была бесподобная ванна такой ширины, длины и глубины, которой мне раньше не доводилось встречать, ко всему прочему это была ванна с джакузи!

– Я в раю! – подумала я. – Это ж как я в ней расслаблюсь и размякну!

Набрав горячей воды, вылив туда все содержимое бутылька жидкости для пены, врубив джакузи на «полный» режим, я погрузилась, как я тогда надеялась, в блаженство, однако вместо того, чтобы спокойно плескаться в теплой волне, которая бы своим целительным прикосновением сняла все напряжение с моих ноющих от усталости мышц, меня закрутило в бешеном водовороте. Центростремительная сила вертела меня в середине этого широчайшего колодца, у меня не получалось дотянуться оттуда до панели управления ни рукой, ни ногой. К тому же содержимое крохотного бутылька оказалось настолько концентрированным, что при взбивании в джакузи оно превратилось в крепкую плотную пену, которая стала вздыматься над поверхностью воды как Гималаи, затрудняя ориентацию как в ванне, так и за ее пределами, понять, где верх, где низ, где право, а где лево, было практически невозможно.