Друзья после лекций приглашали в гостиницу, поправить здоровье. Но, правда, что-то случилось со мной накануне, я абсолютно не болел с похмелья. А возвращаться домой ночью через полгорода меня заломало.

Я поехал на трамвае домой. Съев нехитрый обед, я сел читать книги. В связи со службой государевой телевизор я видел редко, и как-то слегка от него отвык, да на квартире у друга, если честно, его и не было. Можно было бы звякнуть ему на сотовый, и он бы привез, но… отвык я от него, честно. Книги я читаю, в основном, какие Бог пошлет, лишь бы недорого стоили и были потолще. В этот раз мне достался «Сумеречный Дозор» Лукьяненко. Когда я дошел то того момента, когда Антон Городецкий в городе Саратове едет от вокзала в аэропорт, который по уверению автора расположен за городом, я не то, что смеялся, я ржал от души.

Больше ничего в этот день не случилось. Я уснул, книга упала на пол.

Ночь я спал плохо. Мне приснился странный сон, как будто я уже брожу по тому то ли по большому саду, то ли по лесу из фруктовых деревьев. Абсолютно один и … голый, то есть вообще без всего. Я звал и искал девушку с огненными волосами, но нигде ее не было. И такое охватило меня одиночество и жалость к самому себе, что я заплакал…, и проснулся. Часы показывали четыре часа утра. Заснуть я больше не смог. Читать что-либо не хотелось. Я искурил половину пачки сигарет. Но это не помогало забыть ее. Я уже тогда заболел ею. Я не просто влюбился, я безнадежно заболел.

Дотянись рукой – твоя,

Нельзя, нельзя.

Не смотри мне так в глаза,

Нельзя, нельзя.

Вспоминать как рука в руке лежала

Нельзя.

Мне теперь мира мало,

Хоть мир во мне.

Я хочу, чтоб это был сон,

Но, по-моему, я не сплю.

Я болею Тобой.

Я дышу Тобой.

Жаль, но я тебя люблю.

Е. Ваенга

Утро третьего дня я дожидался долго. Как влюбленный мальчишка за 45 минут раньше выбежал на остановку и ждал… Ждал… Мне показалось, что я жду целую вечность. И вот появилась она. Боги, мои боги!!! Как она прекрасна. Я опять увидел эти глаза и утонул. Она сама подошла ко мне и сказала: «Вы так неприлично на меня пялитесь, что я уже начинаю теряться». И тут я сказал свою первую фразу, которая привела меня к краху: «Вы настолько прекрасны, мадмуазель, что я могу смотреть на Вас вечно, и мне это никогда не надоест». Она рассмеялась. Так прекрасен был ее смех. Она была прекрасна: ее алые губы, не тронутые помадой, ее улыбка, ее огненные волосы, ее фигура, ее рост и ЕЕ БЕСКОНЕЧНО ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА, в которых, должно быть, утонуло уже не одно поколение мужчин. Я понял, что влюбился. Прав был Булгаков – любовь поразила меня как финский нож, безжалостный удар прямо в сердце. И ты уже зомби. И я понял, что ради этой девушки я все сделаю, что в моих силах, и что не в моих силах тоже. Скажет она – и я брошусь с девятого этажа, скажет звезду с неба достать – и я рвану на Байконур. Скажет: «Я ухожу от тебя» – и нет смысла дальше жить.

Тут подошел трамвай, и я даже не заметил, как нас туда занесло. Мы стояли в трамвае близко-близко, так, что я мог чувствовать ее запах, запах моей женщины, и болтали так тихо-тихо, но все равно слышали друг друга сильнее всего окружающего нас мира. Мира вокруг нас просто не было. По крайней мере, ничего кроме ее лица, кроме ее глаз я не видел, и ничего не слышал кроме ее голоса. Я узнал ее имя, но, честно говоря, не запомнил его, что-то тривиально-глупое – Наташа, Юля, или что-то другое. В настоящее время, конечно, это было бы важным, но тогда…, тогда мне было «фиолетово» как ее зовут.

– Глупое имя, – сказал я тогда – Я буду называть тебя «Лилит», это имя больше подходит тебе.