Они это знали, но они не знали того, что знаем мы. Бедные женщины не знали, что большинство из них никогда уже не увидят своих Вовочек и Машенек, что эти отчаянные проводы – их последнее горькое общение. Они, в отличии от нас, не знали, что каждая вторая из них умрет от голода в осажденном городе, а часть эвакуированных детей погибнет от бомб, недоедания, болезней или просто затеряется на просторах Родины чудесной.

Эвакуация маленьких ленинградцев

И вот наше знание всего этого до такой степени усиливало трагичность изображенного на полотне, что люди стояли перед картиной и молча плакали.

Если от рассмотрения висевшей на стене музейной картины люди приходили в волнение, то что же переживали те ленинградки, которые наблюдали «в живую» массовый вывоз детей из Ленинграда. Одной из таких женщин была библиотекарша Раиса Малиновская. Она жила в городе со своим пятилетним сыном и была в постоянном напряжение: от мужа давно не было писем. А их и быть не могло. Генерал Р. Малиновский командовал 48-ым стрелковым корпусом, который отчаянно бился в окружении в районе Николаева. А тут к этому напряжению приспело еще одно: власти вынесли постановление об эвакуации детей.

В своей «Блокадной тетради» она описала, как эта эвакуация происходило.

«И вот настал этот день – 5 июля 1941 года.

По двое выстроились наши дети во дворе детского сада. Совсем крохи – от трех до шести лет… Стоит мой Герочка, рядом с ним такой же мальчик. На Герочке пальтишко синенькое, летнее, серенькая кепочка, на плече что-то вроде вещмешка. Там сухарики и печенье, на первые часы пути. Стоит – и не плачет. Только деловито поправляет игрушечное ружье на другом плече…

И вот в одну машину погрузили вещи, а в автобус стали сажать детей. Герочка мой изо всех сил держался. Когда набегала слезинка, старался не смотреть на меня. А я вроде и не плакала, а слезы ручьем лились. Всякое было и прежде и потом, но, кажется не было в моей жизни дня, когда я пролила столько слез. А мой малыш еще меня успокаивал: «Не плачь мамочка я скоро-скоро вернусь, только немца прогоню».

Никогда не забуду эту картину. Обычный ленинградский автобус с нашими детьми. Они спокойно, послушно зашли в автобус. И только когда закрылись двери, дети что-то поняли (до этого, наверно, думали, что их везут на экскурсию). И тут они все в один голос заплакали и закричали: «Мааааа-ма! Мааааа-ма!» А матери кинулись к автобусу – как будто передумали, хотели забрать своих детей и тоже плакали, кричали, звали детей по именам.

Так и тронулся этот автобус, увозя отчаянный детский крик, а за ним бежали матери, захлебываясь плачем. Это было наше первое ленинградское горе – эвакуация детей.

Детский сад находился вблизи Московского вокзала, и все мы кинулись туда. И вот здесь я еще раз увидела Герочку – когда детей выгружали из автобуса и вели в здание вокзала. Но он меня не видел… Маленькое беспомощное существо – кто тебя уложит спать, кто накормит, приласкает, расскажет сказку на ночь?

А к вокзалу уже подходили другие автобусы с детьми, и привокзальную площадь заполнила огромная рыдающая, воющая от горя толпа матерей…

О том, чтобы оставить детей в Ленинграде, – об этом и речи не было. Это так. Если бы Герочка остался со мной, нам бы не выжить – ни ему, ни мне. Сколько матерей умерли, отдавая свою еду детям, а после дети умирали, оставшись без матерей.

(Но) неужели нельзя было отпустить нас вместе с детьми? Хотя бы тех, что не работали на оборону… И все-таки не знаю, правильное ли это было решение – не отпускать матерей.

Думаю, не правильное…»

Может быть права Малиновская, а может быть и нет. Всего до 27 августа (в этот день была перерезана последняя железная дорога) было вывезено 395 000 детей. Ежедневно из Лнеинграда выезжало по нескольку эшелонов с эвакуированными детьми. Мог ли город огранизационно и материально обеспечить транспортировку еще и 395 000 женщин? Большой вопрос!