Вместе с тем следует признать, что Лао Тань был настоящим экспертом в области любовных отношений. На тот момент он уже успел познакомиться с такими произведениями, как «Сон в красном тереме», «Анна Каренина», «Доктор Живаго», «Нора» и даже с горячим романом «Любовник леди Чаттерлей». Так что в любовных делах он, разумеется, понимал побольше, чем остальные. Он мог настолько полно осветить теорию, что многие пацаны из нашей группы на полном серьезе приходили к нему за советом. Время от времени с его уст вдруг срывались какие-нибудь неожиданные фразочки типа: «Трудней всего общаться с женщиной и малым человеком»[3] или: «Даже самая большая в мире любовь не может выдержать испытания временем, иначе мы бы не знали такого слова, как „развод“» – и т. д. В те годы в читальном зале университета предлагали журнал-полумесячник «Беседа», а поскольку Лао Тань перед сном обычно любил в темноте пофилософствовать и в чем-то нас просветить, то мы по аналогии стали величать его Полуночник Тань. Лао Тань новое прозвище принял с удовольствием, похоже, оно значило для него очень много.

Вероятно, еще не успев избавиться от жуткого настроения, я никак не мог представить себе на месте этого вялого человека того самого Полуночника Таня, который всегда выделялся своим красноречием. Наш так называемый обмен приветствиями вылился в мое соло, причем казалось, что мои волнение и ностальгические чувства не слишком приятны старому товарищу. Все это время Лао Тань лишь изредка поглядывал на меня, оставаясь таким же безучастным, как торчавшая из воды каменная глыба. Слушая мою трескотню, он ни разу даже не отреагировал, что вызвало у меня еще больше подозрений насчет того, что не все, кажется, нормально в его жизни.

– Послушай, Лао Тань, а хочешь увидеть наших?

Вкратце обрисовав ему цель нашего приезда сюда, я понял, что говорить нам особо не о чем, поэтому, задавая этот вопрос, хотел лишь закруглить разговор. В ответ Лао Тань в полном молчании провел ладонью по своим волосам, а лучше сказать, по своей монашеской лысине. Казалось, он что-то обдумывает. Поглаживание мнимых волос выглядело абсурдно. Я прекрасно помнил, как в годы учебы Лао Тань перед занятиями быстро вытаскивал из потайного кармана куртки короткий коричневый гребешок и символически приглаживал свои и так уже прекрасно зачесанные волосы, после чего отработанным движением резко откидывал голову назад. Весь этот процесс он выполнял, что называется, без сучка и задоринки, на одном дыхании. Глядя на этого почти лысого типа средних лет, я почувствовал, как мои юношеские воспоминания словно замерзли от безжалостной стужи, они стали такими неподатливыми, что теперь их уже было не расшевелить.

– Можно, – скорее по привычке пресно выдавил из себя Лао Тань, разве только для того, чтобы не поставить меня в совсем уж дурацкое положение. Однако вслед за тем он добавил: – Давай так: покажи, где вы остановились, и я подойду чуть позже.

Я предположил, что это была обычная увертка с его стороны и что на самом деле он даже и не думает потом никуда приходить. По его настроению и тону было видно, что он совершенно не горит энтузиазмом встречаться с кем-либо. Так или иначе, прошло слишком много времени с тех пор, как он отделился от нашей компании. Поэтому я с некоторым недоверием указал ему в сторону нашей палатки и машины, но для надежности все-таки назвал ему марку машины и описал цвет палатки. Напоследок я добавил, что для остальных встреча с ним будет настоящим потрясением. Вместо ответа Лао Тань лишь легонько кивнул, затем бесшумно развернулся и быстро удалился, словно простившийся с мирянином буддийский монах.