Он почти незаметно кивает. Ну, и на какой вопрос этот проницательный мужчина сейчас ответил?

– Давид, – шипит змеей разъяренная Оля. Я бы сейчас тоже с радостью произнесла так же, только, в отличие от нее, мне есть, что терять. – Что это значит? Какая такая невеста? А я тогда кто?

– Еще неделю назад я сказал тебе, что мы расстаемся, но ты никак не можешь услышать меня, – сухо произносит он.

– Давид, какое расставание?! А Бали?!

– На Бали я лечу со своей невестой.

Он хватает меня за талию и впечатывает в свой бок так резко, что вышибает из меня дух. Из меня вылетает странный звук, похожий на уханье совы. Только очень уставшей и офигевшей от последних событий совы.

– Давид! – опять взвизгивает она, и мы с боссом оба морщимся. – Ты променял меня на… вот это? – она очерчивает рукой мой силуэт.

– Эй, дамочка, полегче, – встреваю я. – “Вот это” может и по морде надавать! – заявляю воинственно и для пущего устрашения складываю руки на груди. Ну, и взгляд соответствующий добавляю. Грозный такой, как раз припасен у меня для заносчивых стерв. Пусть знает наших!

– Серьезно, Давид? – немного тише переспрашивает дамочка.

Мне кажется, она сечас расплачется. А у меня иммунитет на женские слезы, кстати. Бесят они меня. Сама почти не плачу, и ненавижу, когда кто-то плачет возле меня.

Моя мама была любительницей манипуляций с помощью слез. Все свои детство и юность я ей сопли вытирала. Теперь меня корежит, когда взрослые женщины вместо нормального выяснения отношений начинают давить на жалость.

– Официантка? – снова вопрошает страждущая мадам, и ее глаза увлажняются.

– У вас тушь сейчас потечет, – напоминаю ей о густо накрашенных ресницах.

– Водостойкая, – раздраженно бросает эта Оля.

Ага, так у нас тут все же манипуляция. Искренне плачущей женщине было бы плевать на то, какими свойствами обладает ее косметика. Она была бы захвачена чувствами. Как в моем любимом фильме. Там актриса так натурально играет скорбь, что даже я как-то расчувствовалась и забыла о том, что глаза накрашены. Пришлось экстренно смывать тушь, потому что она выедала глаза не хуже серной кислоты.

– Давид, – стонет жертва расставания. – Ты не можешь меня бросить. У нас будет ребенок.

– Какой еще ребенок? – спрашиваем мы с боссом в один голос и переглядываемся.

– Какой ребенок, Оля? – повторяет он вопрос, впившись в дамочку взглядом.

– Маленький. С твоими глазами.

– Врет, – выдаю экспертное мнение. – Причем неубедительно. – Складываю руки на груди для пущей авторитетности. – Смотрите, как моргает, – указываю боссу. – Так моргают, когда врут.

– Ну не ребенок! – психует Оля.

– А что? – снова в один голос с боссом.

Еще один непонимающий взгляд друг на друга, а потом заинтересованные – на королеву драмы в центре кабинета. Софитов не хватает. Было бы эффектно. Она так картинно заламывает руки и теребит ручку микро-сумочки, что могло бы сойти за правду. Но она не на ту нарвалась. Я столько сериалов и фильмов посмотрела, что могла бы преподавать актерское мастерство. Фальшь я чувствую за версту.

– Давид, мы можем поговорить наедине? – спрашивает она и в глаза ему заглядывает так преданно.

– У него от невесты нет секретов! – выпаливаю.

Давид Русланович дергает меня за руку и вопросительно смотрит. А я – в ответ многозначительно. А что? Мне же тоже интересно, что еще способна придумать эта блондинка. С извилинами там так себе, но барышня, видимо, изобретательная, раз удалось удерживать рядом с собой такого мужика.

– А ты не встревай! – рявкает на меня эта Оля. Ух ты, да там и зубы имеются. Молочные, правда, но ими тоже можно кусать.