Кто-то, не знакомый с Маргрейвом, ожидал бы увидеть перед собой настоящего лесного отшельника, но мужчина, вернувшийся в комнату, выглядел едва ли старше тридцати – именно столько ему было тогда, в Непале, пять лет назад. Каштановые волосы, спутавшиеся под капюшоном и упавшие на лоб, закрывали брови, к тому же Уилл обзавелся короткой бородой, но при этом он выглядел так, словно сошел с билборда, рекламирующего мужской одеколон.

Китти негромко кашлянула, пытаясь привести в порядок мысли:

– Спасибо тебе за…

– Ты все еще ладишь с собаками?

Он наконец поднял взгляд, и у нее сбилось дыхание – как и в тот раз, когда она впервые увидела эти неземные глаза цвета морского льда. В груди разлилась застарелая боль. Китти не ожидала, что когда-нибудь снова заглянет в глаза Уилла.

Не дождавшись ответа, он разрушил волшебство момента, направившись к двери и широко ее открыв. В комнату ворвались три собаки. Прежде чем Китти успела от них увернуться, за ними вбежали еще три и тут же бросились к ней, облизывая ее и тычась в гостью мокрыми носами. Седьмой пес остался у дверей.

Уилл окликнул собак, чтобы их успокоить, но Китти в суматохе не запомнила их имена.

– Ты держишь их в доме? – удивилась она, когда натиск наконец ослабел.

Маргрейв ответил ледяным взглядом.

– А ты полагаешь, им следует находиться снаружи, на морозе, пока ты наслаждаешься комфортом?

Что ж, беседа не задалась с самого начала.

– Нет… Я… Просто в Непале ты держал их в вольерах.

Китти вздрогнула, когда кто-то из собак царапнул ее по руке когтями.

– Черчилл – не Непал, – проворчал Уилл и свистнул.

Шесть собак немедленно подбежали и уселись у его ног, радостно стуча по полу хвостами. Седьмого пса пришлось самому оттаскивать от гостьи. При этом рука Уилла случайно коснулась ее бедра – там, где заканчивался подол летней юбки.

Ноги Китти так замерзли, что она не почувствовала этого неожиданного прикосновения, но на ее воображение мороз не повлиял. Если уж на то пошло, здесь, в этом коттедже, наедине с Маргрейвом, оно работало в два раза сильнее, чем обычно.

– Ты замерзла, – вежливо заметил Уилл. – Оделась не по погоде.

Китти мгновенно вскипела от такой несправедливости:

– Вообще-то я идеально одета для погоды в Цюрихе, откуда вылетела, и в Лос-Анджелесе, куда направлялась и где уже должна была быть к этому моменту.

Две крохотные вертикальные морщинки залегли между его бровей.

– Тебе больше нечего надеть?

Китти плотнее запахнула одеяло, желая поскорее согреться у печки.

– Наш багаж выгрузят из самолета только завтра.

«Если он уцелел», – добавила она мысленно.

По ее телу пробежала дрожь. Ледяные глаза Уилла снова впились в гостью, словно иголки, затем он снял с себя свитер и протянул ей:

– Надень. Тепло моего тела быстрее тебя согреет. Оберни одеялом ноги, а я подыщу для тебя какие-нибудь носки. И оставайся возле печи.

Свитер пах именно тем одеколоном, который, как несколько минут назад представилось Китти, мог бы рекламировать Маргрейв. Воспользовавшись тем, что осталась в комнате одна, она вдохнула аромат Уилла и задержала дыхание. Ресницы дрогнули от боли, охватившей все ее существо.

Чувства к этому мужчине, которые, как казалось, умерли, вдруг снова вспыхнули. Китти уже начала было считать, что придумала себе воспоминания о нем. Но вот она чувствует запах Уилла наяву – теплый, пьянящий, именно такой, каким запомнился…

– Ребята в аэропорту, наверное, в страшной запарке, – проворчал Маргрейв, вернувшись в комнату.

Китти, уже надевшая свитер, сняла с себя одеяло, чтобы натянуть на ноги доходящие ей почти до колен носки. Благодаря им, а также свитеру Уилла, еще хранящему тепло его тела, и жару, исходящему от печки, она почти согрелась.