– Есть. Отпускай, – глухо сказал он.

Я разжал руки, и он упал на асфальт. Сильно, но, вроде, не критично

– Все в порядке?

– Ногу подвернул. Пофиг. Идем, – отозвался он.

– Хорошо, – сказал я, но тут за моей спиной распахнулась дверь.

Дверная ручка, словно выстрел, грохнула о стену. Меня чуть инфаркт не хватил. Я резко обернулся.

– А ведь мне показалось, что я тут что-то слышала. Стоять, дружок! – крикнула полицейская.

Яркий свет ударил в глаза. Зрачки сузились так резко, что стало больно. Интересно, кто-то вообще слушается этих вот команд «стоять»? Что до меня, то я ухватился за карниз, готовясь к прыжку. Коп продолжала орать у меня за спиной. Я высунул одну ногу в окно, и тут меня схватили за спину, потащили назад и повалили на пол.

– Кинг! – крикнул Декс снизу.

– Беги! – проревел я в ответ, когда услышал, что еще один полицейский – не иначе наш недавний «отливатель» – ворвался в девчачий туалет.

– Один есть. Снаружи еще кто-то! – крикнула женщина-коп.

«Отливатель» развернулся и выбежал вон. Моих запястий коснулся металлический холод наручников. Зачем? Ведь я не сопротивлялся. Но это Нью-Йорк, здесь давно ни с кем не церемонятся. Только я увидел отражение своего смуглого лица в светлых потрескавшихся плитках, как мое беспокойное дыхание его затуманило. Раздался щелчок – закрылись наручники. И мне вдруг так захотелось, чтобы мы правда просто взяли и пошли этим вечером посидеть в «Тако Белл».

Кингсли

Один плюс во всей этой ситуации все же был: тюремный ужин оказался не так скверен, как можно было предположить. Правда, находился я все-таки не в тюрьме, а всего лишь в полицейском участке. Сидел и уплетал бутерброды с Брэйди – детективом, который занимался моим делом. Не худший расклад. Хотя чувствовал я себя паршиво, почти как когда Мэйси Стэнфорд рассталась со мной. По Снапчату. То были черные времена.

Но этот вечер превзошел даже ту «бойню в Снапчате», как ее окрестил Декс. Я изо всех сил старался скрыть панику, но вся спина была мокрой от пота, мысли лихорадочно кружились в голове. При этом мой мозг, как всегда, творил странные вещи: мне казалось, будто вокруг меня все замедляется, и я вдруг начинаю замечать совершенно неважные детали, как будто мой мозг, чтобы не перегореть к чертям, пытается думать о чем угодно, только не о насущной пробелме.

Детектив Брэйди записал мои личные данные и взял показания, которые я уместил всего в несколько строк. За шалость перед выпускным в тюрьму не сажают. А вот за проникновение со взломом – уже, к сожалению, да. Как и за разгромленный кабинет. Единственное, что спасло мою задницу – это мое несовершеннолетие. При условии, что мама оставит меня в живых. На что я не особо надеялся. Когда детектив Брэйди позвонил ей, ее крики были слышны всему участку. Так что вечер грозил как минимум позором, а в худшем случае – убийством. Вот же блин.

От одной этой мысли у меня вспотели ладони. В коричневой лысине Брэйди отражался потолочный светильник, и, кажется, даже я. На его рабочем столе стояла рамка с фотографией, на которой были изображены двое детей и женщина, чем-то похожая на Опру. А вот кольца на безымянном пальце у Брэйди не оказалось – только светлая полоска на темной коже. Развелись? Овдовел?

Еще у стола отсутствовал один уголок. Прямо рядом со мной. Как будто кто-то впился зубами и отгрыз кусок старого засаленного дерева. Под столешницей кто-то прилепил синюю жвачку; она вся высохла, затвердела. Теперь ее фиг отдерешь. Я знал это по опыту. Последние несколько лет, когда меня в качестве наказания оставляли после уроков, я в основном занимался тем, что соскабливал засохшие жвачки со школьных парт.