Художник Шиловский отодвинул к стене мольберт и задумался. В общем, неплохо сегодня получилось. Пожалуй, здесь можно было добавить еще немного белил для изображения солнечного блика. Натюрморт с букетом сирени у окна, бегущие узоры тени занавесок на дощатом некрашеном полу. Все это было написано крупными размашистыми мазками, через которые сквозили участки белого грунтованного картона. Гроздья кудрявой сирени на картине художника выглядели размытыми цветовыми пятнами, но стоило сделать несколько шагов назад, как все они чудесным образом соединялись в одно красивое изображение. В это время ветер со стуком форточки ворвался в комнату. Тишина качнулась, дыхнуло близким дождем и молодой зеленью. Настоящая живая сирень стояла в вазе на прогретом солнцем подоконнике и выглядела поникшей, ее листья были похожи на повисшие носовые платки. Теперь сирень жила только на его картоне…

С давних пор Шиловский взял для себя правило в начале летнего сезона рисовать на даче натюрморты с букетом сирени. Все это он потом часто дарил своим гостям. Такие занятия тренировали глаз и руку, заряжали художника особой энергией, позволяли настраиваться для работы над серьезными живописными полотнами.

Собратья по цеху говорили, что творчеству Шиловского характерна страстная любовь к природе, ее цветущему многообразию и мимолетности, стремление уловить и запечатлеть мгновение. Кто-то видел в его картинах человека мечтательного, самоуглубленного и пронзительного, уходившего в созданный им вымышленный мир. Это породило легенду о странностях характера, необщительности, одиночестве, замкнутости художника. Многим казалось необычным, что он на всех своих полотнах писал только одно единственное женское лицо…

В это время его друг, доктор частной практики Юрий Михайлович Барышев, потягивал из бокала белое сухое вино. Он просто получал удовольствие от увиденного действия. Все выглядело как хорошо сыгранный спектакль, где единственную роль исполнял сам Шиловский. По ходу своей работы художник давал какие-то пояснения присутствующим, что и почему он так делал. «Дмитрий Сергеевич, скажите, пожалуйста, – обратился он к Шиловскому. – Мне понятна необходимость натюрморта для художника, но откуда у вас такая привязанность именно к сирени? Вокруг много и других замечательных вещей».

Шиловский плеснул себе в бокал немного вина и покрутил его в руке, внимательно разглядывая на свет: «Признаюсь, действительно люблю писать сирень. С ней связана дорогая для меня романтическая история. Каждый раз вспоминаю за мольбертом один и тот же июньский вечер, проведенный когда-то с моей Аннушкой в Царском Селе».

«Так я и думал, Дмитрий Сергеевич. Есть в вашей сирени какая-то особенная легкость, неудержимая, рвущаяся через краски радость вечной молодости. Расскажите мне свою историю, не откажите в любезности», – доктор приготовился услышать сегодня нечто необыкновенное.

«Конечно, теперь это можно сделать, с тех пор прошло уже немало времени, – согласился Шиловский. – Как говорит моя Аннушка, любовь свою и чувства нужно еще вырастить в прекрасный цветок. А по большому счету, все только от нас самих и зависит. Случилось это семь лет назад, мы оба тогда были немного моложе. Как и сейчас, стояло начало июня, и погода тоже не баловала. Это были самые первые теплые летние дни, время цветения сирени. Дел, как всегда, оказалось много, но мы решили все отложить и уехать в Царское Село.

По дороге мы про станцию метро «Пушкинская» вспоминали. Она же возле Витебского вокзала, который прежде Царскосельским назывался. Здесь когда-то первую железную дорогу строили между Петербургом, Царским Селом и Павловском. Понятно, что Александр Сергеевич Пушкин и Царское Село тесно связаны, отсюда и такое название у станции метро появилось. На ней поставили подземный гипсовый памятник Пушкину работы скульптора Михаила Аникушина. Сидящая фигура любимого поэта с веткой сирени в руках. За ним располагалось интересное мозаичное панно с уголком Царскосельского парка. Пушкин здесь выглядел уже зрелым, спокойным и немного грустным. Наверное, он вспоминал о прошедшей молодости и своих лицейских годах.