Тошка самодовольно хмыкает: она согласна. Еще бы. До Саарисельки больше часа езды. Любой согласится на какую-то далеко не безусловную, а только возможную в перспективе тошноту в обмен на заморенного червячка здесь и сейчас. Я очень хорошо понимаю Тошку. На ее месте я поступил бы точно так же. Жаль, ах, как жаль, что я забыл об этой шоколадке. А может, я никогда о ней и не знал? Интересно, кто и когда ее туда положил? Наверное, все же Тошка. Я бы никогда не забыл о такой вещи, особенно в условиях, когда голод обострил мои чувства.

Почему мне в дороге всегда хочется есть? Половина восьмого. Если бы мы не поехали в Финляндию, то сейчас только-только вернулись бы домой. И об ужине еще никто бы и не думал. Но дорога… Наверное, она поглощает энергию, требуя к себе повышенного внимания. А ведь Тошка не была за рулем. Шоколадка по всем законам гуманизма должна была достаться именно мне. Что, если я, потеряв бдительность и скорость реакции, сгоню джип в кювет? Кто будет виноват в этом, как не любимая женщина, укрепившая себя шоколадом без всяких на то веских причин?

– Давай от границы поведу я, – как будто читая мои мысли, предлагает повеселевшая от перекуса Тошка.

– Я не устал, – дуюсь я, мечтая об ужине.

Тошка замолкает. Она довольна жизнью и вовсе не хочет вести машину. Ее предложение являлось лишь долгом вежливости, моральной компенсацией за фактически единоличное съедение шоколада. И я полностью оправдал ее надежды.

В домике финской таможни нас встречает девушка с глазами хаски и ставит въездной штамп в наших паспортах. Возвращая их нам, она с вкрадчивой улыбкой интересуется целью нашей поездки. Это дежурная фраза. Должны же пограничники страны Суоми проявлять хоть какую-то бдительность? Вопрос задан по-английски. И Тошка бурчит сзади деловым тоном, не терпящим возражений:

– Отдых, отдых.

Тошка всегда болезненно реагирует на любой, даже самый формальный интерес ко мне со стороны других женщин. Ревность это или нечто другое – не знаю. Тошке сорок восемь. И мое тридцатилетнее тело является для нее в некотором роде категорией престижа. Меня, как редкую лесную тварь, надо стеречь и охранять от браконьеров.

– Мы приехали в вашу замечательную страну, чтобы встретить Рождество, – стараюсь я смягчить Тошкину надменность.

Мой финский не очень хорош. Но девушка все равно тронута ответом. Финны очень радуются, когда иностранцы обращаются к ним на их родном языке. Для большинства европейцев он слишком сложен. И мало кто балует северный народ его изучением.

– Хорошего Рождества, – тает девушка с раскосыми глазами. – Добро пожаловать в Финляндию.

И мы проезжаем.

Страна Рождества открывается перед нами. Совсем такая, какой представлялась она нам в детстве. С маленькими домиками, стоящими то тут, то там вдоль дороги. С мерцающими в них, как звездочки, огоньками. Со свечами, горящими прямо во двориках перед входными дверями. С украшенными гирляндами лампочек елками – то ли растущими прямо здесь, возле домиков, то ли привезенными из лесу и воткнутыми в снег, чтобы радовать не только обитателей дома, но и проезжающих мимо путешественников. Звезды на чернильно-синем небе соревнуются друг с другом на право быть Вифлеемской. Даже Луна здесь, по ту сторону границы, кажется какой-то принарядившейся и от этого более рождественской.

От границы до ближайшего финского городка Ивало около пятидесяти километров. И большую их часть приходится преодолевать по грунтовке. Слов нет, финская грунтовка прекрасно профилирована. Это как раз и добавляет пикантности всему маршруту. Дорога извивается во всех трех измерениях мягкими волнами. То вас ведет вправо вверх, то влево вниз. То нос автомобиля задирается, как у истребителя на взлете, то вы проваливаетесь вместе с машиной в темную пустоту.