– Лера, что случилось-то?

– В том-то и дело, что ничего, мам.

– А что тогда? Вы же столько лет вместе…

– Да разве это имеет значение, когда…

– А как же? Вы столько пережили, что это говорит о…

– Да ни о чём это не говорит, мама! – Лера почувствовала, как у неё внутри поднимается волна злости, на глаза навернулись слёзы. – И ты сама это знаешь лучше меня!

Лера редко повышала голос, тем более на мать. Они вообще жили душа в душу, прекрасно понимая друг друга – они были похожи. И совершали одни и те же ошибки. А теперь вдруг согласие кончилось, потому что Лера, взбунтовавшись, наверное, впервые в жизни захотела выбраться из наезженной колеи и пойти своим путём. Не то чтобы у неё была конкретная цель: просто, глядя на Дусю, которая, казалось, всё и всегда делала вопреки, Лера вдруг увидела края своей колеи и обнаружила, что за этими краями есть другая жизнь – огромная, привлекательная своей неизвестностью, в которою Лера никогда раньше не заглядывала. А может, даже не своей, а маминой, потому что это был принцип её матери – плыть по течению, – годами выработанный ещё задолго до Лериного рождения. И в наследство Лере досталось лишь одиночество матери и имя отца, которого она видела два раза в жизни.

Лерина мать так и не была замужем. Она любила отца своей дочери (тогда ещё будущего), много лет встречалась с ним, не смея просить о большем, потому что чувствовала: для большего он не готов, и понимая (всё понимая!), что он не создан для тихой, скучной семейной жизни. Она была счастлива, когда забеременела от него – не потому, что это был способ привязать его, а потому, что теперь у неё была частичка её любимого. Вот тут и случилась свадьба – только женился он не на ней, а на другой девушке, сказав Лериной матери, что она вольна, если хочет, оставить своего – только её – ребёнка. Она оставила и посвятила Лере свою жизнь, изредка задумываясь над тем, в чём причина её несложившихся отношений.

Но даже жестокая жизнь не смогла научить её делать выводы, и теперь она боялась не того, что дочь повторит её судьбу, а того, что та сама откажется от своего счастья.

– Лерочка!.. – только и смогла ошеломлённо прошептать мать и, ничего больше не придумав, добавила: – Ложись спать, детка. Отдыхай. – Она уже был не рада, что затеяла разговор с дочерью.

Лера, действительно, устала – морально – и легла в надежде забыться сном, но её перевозбуждённое сознание никак не желало отключаться. Мысли вертелись вокруг одного и того же, как белка в колесе вокруг оси, будучи не в состоянии выбраться из замкнутого пространства. Именно сегодня Лера вдруг впервые очень отчётливо увидела, что Алексей ей не принадлежит.

Она продолжала надеяться, что он позвонит, когда однажды летом, после второго курса, он пропал на целый месяц; она не чувствовала отчаяния, когда впервые заметила его возбуждённый взгляд, направленный на Юлю с параллельного курса; она боролась со слезами, когда однокурсницы бросали на неё сочувствующие или презрительные взгляды (в зависимости от их отношения к Лере).

Но сегодня в парке (да положа руку на сердце, не только сегодня, но и весь последний месяц) она вдруг увидела огонь в глазах любимого. И искрой, который зажёг этот огонь, была не она. И это был не огонь похоти, но огонь интереса. Такой загорался в Алёшиных глазах, когда его что-то по-настоящему увлекало: например, когда он готовил материал для новой статьи. Это был восторг творчества.

Так он смотрел и на Дусю – как на новое явление, раскрывающееся перед его взором. И Лера, будучи девушкой далеко не легкомысленной, понимала: такой интерес сильнее желания физического, сильнее его привычки к ней, Лере, сильнее привязанности к спокойной, благополучной жизни.