Как я позже понял, нет ничего хуже, чем воцелл, ставший магом, который знает кухню мастеров изнутри. Если бы не предательство в рядах воцеллов, наша цивилизация не подошла бы к опасной черте, не погиб в будущем Фаэтон, многого бы не произошло. Но, опять-таки, слишком много «если». В конце жизни все чаще ловлю себя на мысли о том, что многого не сделал, что, знай я, что будет, то обязательно бы учел это и поступил бы по-другому. Не так я представлял себе будущее нашей цивилизации.

Да, еще недавно я возглавлял Совет Фаэтона, еще недавно правители ацалов (стран и отдельных зон), прислушиваясь к моему слову, делали все так, как и надлежит делать в соответствии с законами и со сводом правил Лючина, поправки к которому были отменены. Можно радоваться, глядя на пройденный путь и на достижения, но меня печалит будущее. Слишком отчетливо знаю я, что будет вскоре после моей смерти.

Хуже всего то, что следующее воплощение, а я его готовлю, не сможет выполнить то, что следует в ухудшающихся условиях проживания на Фаэтоне. И в данном случае излишен ответ на вопрос: почему так? Я дам ответ на него развернутым повествованием на страницах десятков книг, по желанию потомков, естественно. Ведь я записал всю историю своей достаточно продолжительной жизни. А скитаться мне пришлось вдоволь, прежде чем ответить себе на вопросы: кто я, кем мне необходимо быть и что делать, чтобы Фаэтон и цивилизация прямоходящих существ на нем не сошли в бездну.

Я смог добиться некоторой отсрочки. Речь идет, в конечном счете, о миллионах лет, что само по себе немало, но я не смог остановить нисходящие процессы, протекающие в материи на всех планах и уровнях Фаэтона, бескрайнего космоса, в котором существует планета. Но, если не смог я, то это, как я вижу, смогут сделать потомки, живущие на Земле. Для них мои записки. В них я рассказываю отчасти историю нашей цивилизации.

Как и было оговорено, в положенное время я прибыл во дворец к отцу. Меня провели, как и прежде, в Оцвилум. Поднявшись на лифте в Сакоэй – сферу, располагавшуюся на самом верху Оцвилума, я, наконец, вошел в один из залов. Его больше всего любил отец. Здесь он принимал самые важные решения, размышлял о жизни и предавался философским беседам.

Когда створки, закрывающие вход в зал, разошлись в стороны, я прошел внутрь. Отец уже ждал меня. Одет он был предельно просто. Синрай (верхняя одежда, чем-то похожая на сюртук) удобно сидел на нем и был подпоясан широким поясом. Слегка широкие штаны доходили до голеностопного сустава. Койты (обувь, схожая с туфлями-мокасинами) на ногах подчеркивали, что здесь Вахутирн чувствовал себя, как дома. В целом его наряд был больше домашним, чем официальным. Отец, как обычно, пока ожидал меня, рассматривал город и открывающиеся с высоты красоты. Столица отсюда представала во всем своем великолепии.

Обернувшись на звук шагов и оторвавшись от созерцания пейзажей, отец при виде меня изобразил на лице улыбку.

– Ты повзрослел и возмужал, – были первые его слова.

– У меня были подходящие учителя, – слегка наклонив голову, уведомил я.

– Похвально, что ты отмечаешь заслуги учителей. Как я понимаю, преимущественно Эльсуна?

– Ницаг не учил, а калечил меня.

– Он получил по заслугам. Я даже рад, что так произошло. Ты показал, на что способен потомок славного и древнего рода.

– Я всего лишь учусь. Могу больше. Мне нужно время.

– Время нужно всем, но не всегда оно есть, – вздохнув и сложив руки за спиной, поразмыслил вслух отец.

Он был склонен к философской беседе.

– Садись, поговорим, – жестом указал Вахутирн на ложе.