– Видишь, дорогая, – молвил Кате Гардаш, покраснев от досады, – так я и знал, что это розыгрыш. Во все времена люди умели шутить.

Юная графиня стукнула по паркету каблуком.

– А я все равно хочу ее купить! Вам всем ясно? Хочу, хочу, хочу! – И добавила Вагнеру по-русски, нарочно ёрничая, с акцентом тыча пальцем в себя и в антиквара: – Я платить деньги! Ви продавать! Бизнес! Ферштейн?

Вагнер утер лицо платком, зачем-то посмотрел на циферблат карманных часов и поставил шкатулку в витрину между фигурками языческих божков.

– Мадам, вы понимаете по-немецки? Эта вещь не продается!

– Неслыханно! – возмутилась графиня.

Вместо ответа антиквар махнул рукой, давая понять, что разговор закончен.

Лозинская вздохнула, отошла к окну, вытащила кружевной платочек, зеркальце и стала демонстративно утирать слезы. У нее был несчастный вид.

– Дорогая, – сказал Гардаш, подойдя к Кате, – ступай к извозчику, подожди меня в коляске. Может, мне удастся его уговорить.

Катя, надув губки и слабо улыбнувшись, вышла.

Гардаш положил руку на плечо антиквара, заглянул ему в глаза и тихо, но без угрозы в голосе произнес:

– Послушайте, Отто! Зачем вам огорчать мою жену? У нас медовый месяц. Продайте чертову шкатулку, что вам стоит! Ну, подумайте, кому она нужна? Тем более, это не шкатулка даже, а имитация! Мы вам дадим такую цену, о которой вы и не мечтали. А мы сильно торговаться не станем.

– Сударь! А не купить ли вам лучше хрустального всадника? Взгляните: Александр Великий, Венеция, шестнадцатый век.

– Но мне не нужна лошадь из хрусталя. И Македонский не нужен. Мне нужна именно шкатулка.

Антиквар опустил пенсне и почесал нос. Он явно колебался. И он выглядел расстроенным. Совсем не так, как антиквар перед выгодной сделкой.

Гардаш был искренне удивлен этим.

– Почему вы вцепились в эту вещицу, Вагнер? Семейная реликвия? Какие-то обязательства по завещанию? Интересы третьей стороны?

– Нет, но…

– Договаривайте же, сударь! – нетерпеливо воскликнул Гардаш.

И Вагнер, оглядываясь на витрину, через стекло которой была видна коляска с Катей, рассказал, что полгода назад к нему постучался к нему один монах. Монах был так взволнован и напуган, словно за ним гнались. Он-то и принес эту шкатулку. Антиквар думал, для продажи, но вместо этого гость попросил спрятать вещицу в магазине.

– Спрятать именно у вас? Он выбрал это место из десятков антикварных лавок Вены. Почему?

– Не знаю.

Вагнер думает, что за ней стоит какая-то тайна. А возможно даже и преступление.

– Преступление? – вскричал Гардаш.

– Тише, тише! Чему вы удивлены? Я видел на бирюзе плохо затертые следы крови. Может, церковник захотел скрыть улику. Страшно подумать. Я отмыл пятна под краном. Может, не надо было?

– Наверняка. Это собьет со следа сыщиков. Кстати, отчего же вы не вызвали полицию?

– Монах хорошо заплатил и обещал вернуться. Однако я его так и не дождался. Минуло полгода, и вы первый, кому я об этом рассказал.

– И правильно сделали, облегчили душу.

– Это вы, русские, облегчаете душу, а мы лишь приоткрываем ее, и то в случае крайней надобности, – заметил Вагнер.

– Хорошо, – сказал Гардаш. – Про душу мне теперь почти все понятно. Но вы продадите, в конце концов, проклятую шкатулку? Решайтесь, сударь!

Антиквар надолго замолчал. А потом, резко повернувшись и тараща на Гардаша глаза из-под пенсне, выпалил:

– Пятьдесят крон!

И прикусил губу в отчаянии.

Гардаш не выдержал и улыбнулся.

– Напрасно я так, – отругал себя Вагнер. – Вот всегда спешу. Может, вам цена не по карману?

– Сотня вас устроит? – усмехнувшись, поинтересовался Гардаш.

Вагнер стал утирать пот со лба, засуетился, пытаясь скрыть волнение.